Гобелены Фьонавара (сборник)
Шрифт:
В этой крепости зла Венец вспыхнул. Он загорелся светом солнца, луны и звезд, надежды и всемирной любви, светом настолько чистым, настолько ослепительным, настолько абсолютным, что Ракот Могрим ослеп от боли и закричал. Его власть над Дариеном прервалась на одно мгновение.
Но этого оказалось достаточно.
Так как в это мгновение Дариен сделал то единственное, что мог сделать, чтобы подтвердить сделанный им выбор. Он шагнул вперед, Венец на его голове победно сиял, он больше не отвергал его. Он сделал свой последний шаг по Самой Темной Дороге и упал грудью
На Локдал, подаренный Сейтром Колану тысячу лет назад. И Ракот Могрим, ослепленный Светом Лайзен, смертный, потому что стал отцом, убил своего сына кинжалом гномов, и убил без любви в сердце.
Умирая, Дариен услышал последний вопль отца и понял, что его слышат в каждом уголке Фьонавара, во всех мирах, вплетенных во время руками Ткача: этот звук означал гибель Ракота Могрима.
Дариен лежал на полу с сердцем, пронзенным ярким клинком. Угасающим взором он посмотрел в высокое окно и увидел, что сражение на далекой равнине прекратилось. Становилось все труднее видеть. Окно дрожало, а перед его глазами все расплывалось. Но Венец все еще сиял. Он поднял руку и прикоснулся к нему в последний раз. Окно начало дрожать еще сильнее, как и пол комнаты. Сверху свалился камень. Еще один. Вокруг него начал разрушаться Старкаш. Он распадался в ничто, превращался в руины.
Дариен подумал, поймет ли кто-нибудь, что произошло. Он надеялся, что поймет. Что кто-нибудь придет со временем к его матери и расскажет ей о сделанном им выборе. О том, что он выбрал Свет и любовь.
Это правда, осознал Дариен. Он умирает с любовью, убитый Локдалом. Флидас рассказал ему, что это означает, о даре, который ему позволено сделать.
Но он не пометил ничьего лба узором на рукоятке, и в любом случае, подумал он, он не захотел бы обременять своей душой ни одно живое создание.
Это была предпоследняя мысль. Самой последней была мысль о брате, который валялся с ним в мягких сугробах, когда он еще был Дари, и Финн еще был с ним, и любил его, и успел научить его любить так, чтобы он пришел домой, к Свету.
Глава 4
Дэйв услышал последний вопль Ракота Могрима, а затем услышал, как этот крик оборвался. Воцарилась тишина ожидания, и затем на них издалека, с севера, накатился рокочущий грохот обвала. Он понял, что это. Все это поняли. У него на глазах выступили слезы радости, полились по лицу, он не мог их остановить. И не хотел останавливать.
Вдруг стало легко. Он почувствовал, что с него спала тяжесть, тяжесть, о которой он даже не подозревал, бремя, которое, по-видимому, нес с тех пор, как появился здесь. И он, и все остальные, пришедшие в мир, который лежал под тенью Тьмы.
Но Ракот Могрим умер. Дэйв не знал, каким образом это случилось, но знал, что это правда. Он взглянул на Торка и увидел, как по лицу друга расплывается широкая, беспомощная улыбка. Он никогда не видел Торка таким. И Дэйв вдруг громко рассмеялся на поле боя от одной радости, что он жив в это мгновение.
Цверги перед ними дрогнули и побежали. Ургахи беспорядочно метались вокруг. Слоги сталкивались друг с другом, рыча от страха. Они тоже повернулись спинами к армии Света и побежали на север. Который больше не был для них раем. Дэйв знал, что на них будут охотиться и найдут. Их уничтожат. Уже сейчас дальри и альвы погнались за ними. Впервые за этот долгий, ужасный день Дэйв услышал, как альвы запели, и сердце его наполнилось до краев, так, словно готово было разорваться от красоты их пения.
Только волки некоторое время держались на западном фланге. Но теперь они остались одни перед превосходящими силами, и воины из Бреннина, которых вел Артур Пендрагон на своем ратиене, потрясая сияющим королевским Копьем, словно оно само было Светом, косили их ряды, как серп косит созревшую пшеницу.
Дэйв и Торк, смеясь и плача, бросились вслед за ургахами и цвергами. С ними был Сорча, скачущий рядом с сыном. Слоги бегали быстрее, чем их кони, но сейчас все было наоборот. Шестиногие чудовища казались слабыми и растерянными. Они спотыкались, бросались во все стороны, сбрасывали своих всадников. Теперь биться стало легко. Вокруг пели светлые альвы, а заходящее солнце светило им с безоблачного летнего неба.
– Где Ивор? – внезапно крикнул Торк. – И Левон?
Сердце Дэйва на мгновение сжал страх, но он быстро прошел. Он знал, где они должны быть. Он остановил коня, и двое других сделали то же самое. Они поехали обратно через окровавленную равнину, усыпанную телами умирающих и мертвых, к холму южнее поля битвы. Еще издалека они увидели Авена, который стоял на коленях рядом с лежащим на земле младшим сыном.
Они спешились и пошли вверх по склону под лучами вечернего солнца. Казалось, это место окружено безмятежной ясностью.
Левон увидел их.
– С ним будет все в порядке, – сказал он, подходя к ним. Дэйв кивнул, протянул руку и крепко обнял Левона.
Ивор поднял глаза. Он отпустил руку Тэйбора и подошел к ним. Его глаза ярко блестели, сияли сквозь пелену усталости.
– С ним все будет в порядке, – повторил он. – Благодаря магу и Артуру с ним все будет хорошо.
– И Пуйлу, – тихо произнес Тайрнон. – Это он догадался. Я бы никогда не поймал его, если бы Пуйл меня не предупредил.
Дэйв поискал глазами Пола и увидел, что он стоит несколько в стороне от остальных, дальше на гребне. «Даже сейчас», – подумал он. Дэйв собирался подойти к нему, но не захотел нарушать его одиночества. Было что-то очень независимое, очень замкнутое в лице Пола в тот момент.
– Что случилось? – спросил кто-то. Дэйв опустил взгляд. Это спросил Мэбон из Родена, который лежал неподалеку на самодельном ложе. Герцог улыбнулся ему и подмигнул. Потом повторил: – Кто-нибудь знает, что именно произошло?
Дэйв заметил приближающуюся к ним Дженнифер. Ее лицо излучало тихое сияние радости, но оно не скрывало глубокой грусти в ее глазах. Никто еще не успел заговорить, а у Дэйва внезапно мелькнул проблеск понимания.
– Это сделал Дариен, – сказала Ким, приближаясь в свою очередь. – Но я не знаю, как. Хотелось бы мне знать.