Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник)
Шрифт:
Внутри коробки что-то ощутимо звякнуло. По-прежнему ожидая подвоха, Андрей не без опаски приоткрыл коробку и… внутренне охнул. Поскольку «звякнули» хранящийся внутри орден «За личное мужество» и медали: «За отвагу», «За заслуги перед Отечеством» II степени и «За отличие в военной службе» III степени.
– Это за что?!!
– За разное. В основном за пьянки с комендатурой и за взаимовыгодную дружбу со штабными, – пространно ответил Крутов, продолжая смотреть на возвышающуюся над полом горку денег. – И еще одно, Андрей! Коли уж ты категорически отказываешься брать баксы
В воздухе подвисла тишина.
Глазами побитой собаки Крутов наблюдал за тем, как Андрей сначала мучительно и напряженно размышлял о чем-то, после чего поднялся, прошел через комнату, наклонился, скомкал в кулаке несколько бумажек с американскими президентами, не глядя сунул в карман и, не произнеся более ни слова, вышел сначала в прихожую, а затем на лестницу.
– Спасибо, – бледнея, прошептал Курт…
…На лестничной площадке, вполголоса переговариваясь, одну за другой смолили Кузоватов и два его бойца.
– Все, Геннадий Ильич, мы закончили, – надломленным голосом сказал Андрей. – Можете грузить. Задержание оформляйте на себя.
– Спасибо, Андрей.
– Боюсь, в данной ситуации «спасибо» – не самое уместное слово… Вы только его сначала через больничку проведите, ладно?
– Конечно. Ты не беспокойся: в конце концов, Жека нам тоже не чужой.
– Вот это-то во всей этой истории самое паскудное и есть.
– Ага, на себя запишем. А Крутов потом телегу на нас в прокуратуру накатает, – ворчливо заметил Канищев. – За неправомерные действия при задержании. В больничке-то огнестрел сразу на карандаш поставят.
Мешечко ожег старшину полным ненависти взглядом, но Кузоватов среагировал еще раньше:
– Нишкни, идиот! – рявкнул комбат. – Быстро дуйте в хату, пока Жека в одиночку чего-нибудь с собой не сотворил! С него станется…
Два бойца испуганно ломанулись в квартиру, и здесь открывшаяся перед их глазами картина повергла обоих в состояние глубокого культурного шока. Здесь культурного, так как «овошники» одновременно испытали чувство, схожее с ощущениями литературного персонажа Али-Бабы, впервые посетившего пещеру разбойников.
Измученный кровопотерей, близкий к уходу в бессознанку Крутов, завидев своих бывших коллег, досадливо скривился: азартное выражение лица старшины Канищева не оставляло у него сомнений в том, что уж эти «случайные пассажиры» сумеют найти «бесхозным» деньгам достойное применение. И намерение «передать средства в Фонд мира» даже если теоретически ими и рассматривается, то располагается оно далеко не в первой десятке прочих иных вариантов.
Бойцы присели на корточки подле буквально с неба свалившегося на них счастья и попытались на глазок прикинуть: сколько же здесь? И в этот момент «пришла беда, откуда не ждали»: в комнату неожиданно возвратился… Андрей. Молча и бесцеремонно он отодвинул «овошников» в сторону, сгреб с пола деньги, побросал их все, до последней бумажки в металлический
– Все-таки решил машину купить? – с плохо скрываемой усмешкой спросил, а вернее будет сказать простонал, Женя.
– Ага, – мрачно кивнул Мешечко. – Ту, на которой Наташку с того света вывозить станем!..
Санкт-Петербург,
21 сентября 2009 года,
вторник, 02:26 мск
Огромная медицинская палата с большим, чуть ли не во всю стену окном и всего с одной койкой, стоящей строго по центру.
Наташа лежит с закрытыми глазами.
Ее обнаженное тело, прикрытое простыней, сплошь облеплено какими-то проводочками-трубочками.
Вокруг что-то булькает, мигает, дергается стрелками не доступных пониманию простых смертных приборов «космической» внешности.
За маленьким столиком, на котором уместился весь этот «микрокосмос», прикорнула медсестра, положив голову на столешницу.
Прилепина в белом халате сидит на стуле рядом с кроватью Наташи. Она держит ее за руку и что-то отчаянно нашептывает. Что-то не слышное ни медсестре, ни самой находящейся в коме Северовой.
В этой стерильной, пугающей тишине неожиданно громко подает голос мобильник, упрятанный в недрах сумочки Ольги, и медсестра мгновенно просыпается:
– Девушка, вы находитесь в отделении реанимации! Никаких работающих телефонов! Вы что, с ума сошли!!
– Извините, пожалуйста! – завиноватилась Прилепина и принялась судорожно рыться в сумочке в поисках источника шума.
– А ну быстро в коридор! Бегом!!!
Ольга послушно выскочила в пустынный коридор спящего отделения анестезиологии и реанимации и, разыскав наконец телефон, испуганным шепотом ответила на высветившийся незнакомый ей номер:
– Да. Слушаю.
– Привет! – раздался в трубке задорный голос Неждановой.
– Господи, Юля! Ты где? Мы тебя обыскались!
– Десять минут назад я пересекла границу братской Республики Беларусь.
– Как Беларусь? – растерялась было Ольга, но тут же вспомнила их доверительный бабий разговор в поезде: – А-а! Ну да, понятно! Но погоди, а как же?
– Не волнуйся, моя тарелочка с голубой каемочкой при мне.
– Я не про тарелочку. У тебя же процесс? Суд над Литвой через два дня начинается?
– Знаешь, я подумала: раз уж все так удачно сложилось, чего я буду его топить? Согласись, это ведь верх подлости: увести у человека большие деньги и при этом еще и… Ладно бы просто свидетельствовать, а в моем случае – так еще и лжесвидетельствовать против него?
– Соглашусь. Верх, – сухо ответила Прилепина. Боковым зрением она заметила, как сзади по коридору прошагал какой-то мужчина и, остановившись возле палаты Наташи, осторожно просунул голову внутрь. Через пару секунд в коридор вышла медсестра, и они принялись о чем-то оживленно шептаться.