Гоблины. Пиррова победа
Шрифт:
— Понял, помозгуем…
…Виталий пешком отправился в контору, благо отсюда и ходу-то было минут двадцать, не больше, а Андрей сел в машину, поразмышлял недолго и неожиданно набрал номер Прилепиной. Убеждая сам себя, что звонит исключительно по делам служебным, а не из-за того что банально соскучился — ведь они не виделись с вечера воскресенья. С пьяного вечера пьяного воскресенья.
— Привет, Олька! Ты сейчас где?
— Привет! Была у Демичевой, сейчас потихонечку двигаюсь от нее на базу.
— Ты там поаккуратнее. Смотри, случайно не попади под раздачу.
— А что такое?
— Да
— Переслала. И я вчера вечером практически все изучила.
— На твой взгляд, есть там за что зацепиться?
— Трудно сказать. В принципе, можно вычленить пару-тройку версий. Но на то, чтобы их все проверить, уйдет не одна неделя.
— «Вы даете нереальные планы». В понедельник мы со Жмыхом должны докладывать по этой теме начальнику Главка. И в свете сегодняшних событий, права на ошибку у нас нет.
— Ты ведь так и не объяснил, что у вас стряслось.
— То история долгая и нетелефонная… Слушай, а ты географически сейчас где?
— Подхожу к Аничкому мосту.
— Так это же совсем недалеко от меня. Давай-ка мы с тобой пересечемся, буквально минут на пятнадцать-двадцать? Обменяемся впечатлениями, выпьем по чашке кофе и разбежимся. Я после поеду к Викулу, а ты в контору.
— Хорошо, как скажешь. А где?
— Выходи на Рубинштейна и заруливай в бар «Проходимец». Помнишь, мы с тобой и с Гришкой там как-то сидели однажды?
— Помню.
— Вот и отлично. Еду. Минут через пять буду на месте…
В четверть пятого Геннадий Антонович Трефилов, вторые сутки пребывающий в состоянии высшей степени душевного волнения, подгреб на Сенную площадь. Ковальчук как обычно опаздывал, и в его ожидании Трефилов принялся нервно расхаживать взад-вперед, покусывая ногти и обильно потея.
Пожалуй, не станет излишним пафосом заявить, что Геннадий Антонович некогда нашел себя в журналистике. Вот только журналистика, обнаружив в себе очередное инородное тело, отнеслась к сему факту достаточно спокойно, даже равнодушно. Если снова прибегнуть к медицинским аналогиям, на рыхлом теле журналистики Трефилов был опухолью доброкачественной. А живая эмоциональная реакция в мире СМИ происходит исключительно на знак противоположный. Здесь за примерами далеко ходить не нужно — Соловьев, Малахов, Хинштейн, Ксюша… Кто там у нас еще в топе?
Тридцатисемилетний журналист Трефилов уже давно достиг вершины своего творческого акме, и теперь его журналистская звезда медленно, но неуклонно угасала. Конечно, теоретический шанс на перезагрузку остается всегда (порой достаточно, к примеру, достойного приглашения на работу в столицу), но Геннадий Антонович, будучи человеком здравомыслящим, свою нынешнюю рыночную стоимость представлял с точностью до последнего цента. А потому воздушных замков не строил и к текущим профессиональным обязанностям, телодвижениям и поступкам с некоторых пор относился без былого азарта и фанатизма. Так маститый хирург, с особым трепетом вспоминающий свой первый вырезанный аппендикс да пару-тройку изящно и нестандартно побежденных перитонитов, остается равнодушен к десяткам тысяч остальных откромсанных уверенной рукою человеческих отростков.
Словом, параметрам медиазвезды в обывательско-традиционном их понимании Трефилов не соответствовал. Но особо по этому поводу не переживал. Вернее так — почти не переживал, поскольку порой и на него накатывало гаденькое чувство зависти к своим более успешным, хотя и бесталанным коллегам. И вот, когда накатывало, он вполне способен был на маленькую, с его точки зрения — месть. А по сути — мерзость.
Ну да тут ничего не попишешь: все мы немощны, ибо человеце суть…
— …Здорово, Антоныч! Что за пожар? Я сегодня в девять утра из Афин вернулся. Включаю мобилу, а там хренова туча непринятых от тебя. И все за вчерашний день. — Паша Ковальчук, известный в узких медиакругах как один из наиболее отмороженных специалистов в области «черного пиара», не в пример Трефилову выглядел свежо и беззаботно. Их дружба продолжалась более пяти лет. Если, конечно, можно назвать дружбой отношения большею частью базирующиеся на взаимовыгодной основе. — Я тебе, кстати, бутылку «Узо» привез и магнитик с Парфеноном. Только я их, по запаре, дома забыл. День сегодня — просто сумасшедший. Прикинь, звонят мне из «Невского времени»…
— Паша! — недовольно перебил приятеля Трефилов. — Может, ты позволишь мне вставить хотя бы слово?
— Молчу-молчу. Извини, брателло! Считай, я весь обратился в одно гигантское ухо.
— Вчера к нам в редакцию приходили менты.
— Какие менты?
— Такие!!!.. К Машке Цыганковой!
— Да и фиг-то с ними.
Пышущий здоровьем и молодостью Ковальчук буквально излучал граничащий с пофигизмом оптимизм, отчего на душе у Геннадия Антоновича сделалось еще гаже:
— Они заходили в серверную. А потом беседовали с вахтером, интересовались коробкой.
— Ну и что? Да они этого пацана никогда не найдут. Я уже и сам-то не помню, как он выглядит!
— А фотография? Теоретически они ведь могут вычислить компьютер, с которого она отправлялась?
Ковальчук успокаивающе потрепал Геннадия Антоновича по плечу.
— Брателло, вот именно что теоретически! Но, даже если и вычислят — дальше что? Думаешь, почему я тебя именно в это интернет-кафе потащил? Да через него за сутки по нескольку тысяч человек проходит. Поди найди! Я за последние три месяца оттуда с десяток постов экстремистского содержания на интернет-форумы отправил — и ни хрена. Никто меня там не искал.
— Зачем отправил? — недоуменно поинтересовался Трефилов.
— Работа у меня такая.
— Ты же сейчас вроде как в пиар-службе работаешь?
— Вот именно. — Ковальчук не без тени превосходства посмотрел на приятеля и пояснил: — Это сугубо мой, персональный креатив. Причем всё элементарно как у Ватсона. Я засылаю на форумы наших конкурентов комментарии провокационного содержания. Сайты посещаемые, посетителей много, модераторы, естественно, уследить за всеми не успевают. А мы тем временем делаем «зеркало» с форума и через своих людей засылаем в Росохранкультуру. Те реагируют — хлоп! — и выписывают первое предупреждение. А после второго, по закону, сайт можно вообще… того.