Гоблины. Жребий брошен
Шрифт:
Холин взял тверского гостя под локоток и, ничтоже сумнящеся, повел в сторону здания вокзала. Лоскутков, поразмышляв немного, с суровым видом пристроился к приезжему с другого бока: ведь именно так сопровождают преступников крутые копы из крутых боевиков.
Сопровождение, впрочем, оказалось недолгим. В конце платформы вся троица спустилась в подземный переход и остановилась перед дверью, на которой красовалась вызывающая не самые веселые ассоциации табличка: «ЛОВДТ на ст. Санкт-Петербург-главный». Сфотографировав глазами вывеску, Игнашевич занервничал:
— Нет, но я всё-таки не понимаю…
— «Терпение,
— Какая щетина? Какое золото?
— А потому что правильное кино надо смотреть. А не фильмы категории «Г». Так, народец, загружаемся! — Григорий толкнул ногой дверь, деликатно пропуская Игнашевича вперед: — Прошу.
Дмитрию Тихоновичу ничего не оставалось, как покорно переступив порог, войти в эту юдоль печали и скорби…
…А в это время кабинете старшего следователя Следственного Управления при ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области Олега Викула третий час кряду продолжался допрос подозреваемого во взяточничестве заместителя «Курортного Главы». Олег Викентьевич упрямо и звероподобно гнул свою линию. Вот только та гнуться категорически не желала, всякий раз упираясь в вербальный бастион, выстроенный адвокатом замглавы — модным, а потому всегда востребованным Иосифом Самуиловичем Клявером. Сам Быков, раскачиваясь на стуле как покойный тренер киевского «Динамо» Лобановский во время ответственного матча, взирал за происходящим страдальчески-потеряно и в схватку двух зубров от юриспруденции практически не встревал.
— …Тем не менее, мой подзащитный настаивает на очной ставке с господином Пущиным, — взмахнул рукой Клявер, словно бы отметая от себя только что озвученные следователем доводы.
— Ну, это уже мне самому решать, — устало, а потому не слишком убедительно парировал Викул. Нынешний допрос у него явно не клеился.
— Безусловно. И все-таки, как нам кажется, целесообразность проведения этого следственного действия диктуется целым рядом нестыковок в показаниях, как господина Пущина, так и свидетельницы Ковелиной.
— Вот заключение экспертизы о том, что при визуализации следы метящего порошка были обнаружены как на пальцах рук взяткодателя, сиречь Пущина, так и на пальцах вашего подзащитного. Аналогичные следы на руках свидетельницы Ковелиной отсутствуют.
— Да у нее и не могло быть этих следов! — не выдержав, взорвался смиренный доселе Быков.
— Виктор Петрович! — укоризненно посмотрел на него адвокат, и замглавы мгновенно сник. А Викул, прокашлявшись, продолжил нудно-монотонным:
— С учетом зафиксированных показаний Пущина, равно как при наличии соответствующих аудиоматериалов, я пока не вижу целесообразности в проведении очной ставки.
— К трактовке аудиозаписи разговора свидетеля с моим подзащитным у нас также имеется ряд вопросов.
— Верю. Тем более что вся наша жизнь, уважаемый Иосиф Самуилович, вообще состоит исключительно из одних вопросов.
— Гражданин следователь, а вы читали книжку про Маугли? — снова не сдержавшись, угрюмо поинтересовался Быков.
— Читал, — напрягшись,
— «В джунглях очень много слов, звук которых расходится со смыслом». Так говорила пантера Багира.
— Это вы к чему?
— Это я к вопросу об аудиозаписи… — тяжело вздохнул замглавы и, предупреждая возражения адвоката, поднялся. — Меня банально подставили, Олег Викентьевич. А вас, соответственно, развели. И хорошо, если вы этого пока не можете понять. Гораздо хуже — если вы этого понять не хотите… Извините, Иосиф Самуилович, но я бы хотел попросить на сегодня закончить допрос. Паршиво себя чувствую, гипертония, чтоб её…
…День, который обещал стать лучшим за последние полгода однообразной, вынужденно-провинциальной жизни Игнашевича, в итоге обернулся днём несбывшихся мечт. А ведь всё складывалось как нельзя лучше: жена с детьми уехала к тёще, у Оксанки муж свалил в командировку. Плюс вечер встречи одноклассников в Питере как формальный повод увидеться, не вызывая ничьих подозрений. Сначала увидеться, а уже после этого…
Шесть бесконечно долгих месяцев, проведенных на положении чуть ли не профессионального подпольщика в ненавистной Твери, Дмитрий Тихонович только и грезил о предстоящей встрече, согревая душу фантазиями на тему интимно-романтических кувырканий в постели с первой школьной любовью. Которая, как известно, не ржавеет, а напротив — с годами покрывается патиной ностальгических воспоминаний с тонким, едва ощутимым ароматом мускуса. Даже сейчас, в «обезьяннике» ЛОВДТ, одного только воспоминания о мягком податливом Оксанкином теле оказалось достаточно, чтобы Дмитрий Тихонович ощутил прилив известного возбуждения в паху.
«Обломали весь кайф, с-суки! — вполголоса выругался Игнашевич и брезгливо покосился на сидящего в противоположном углу старика-бомжа, рубашка которого была сплошь в бурых пятнах: не то краски, не кто крови. — В бомжатник засунули, твари! Еще не хватало здесь туберкулезную палочку подцепить. Или того хужее, СПИД. Кто знает, откуда и что за кровушка на этом убогом?»
Забряцали ключи, открылась с мерзким скрипом дверь, и в «обезьянник» вошли Холин и дежурный экскурсовод по заведению транспортный опер Сергей Лисицын. Бомжик на их появление никак не отреагировал, видимо, давно смирившись со своей участью. А вот Игнашевич, напротив, поспешил придать лицу участливо-покорное.
«Может, все-таки явят милосердие и отпустят? Попастись с Оксанкой?
— Игнашевич, каким образом вы узнали о сегодняшней встрече выпускников? — хмуро поинтересовался Холин.
— В интернете прочитал. «Вконтакте».
— Вы там что, под своим именем зарегистрированы?
— Конечно, нет. Меня ведь предупреждали.
— Прекрасно. Где назначена встреча?
— Кафе «Вечер», на Таллиннской. Общий сбор — в семь вечера.
— Дважды прекрасно. В общем так, Дмитрий Тихонович: билет мои транспортные коллеги вам обменяли. Поезд уходит сегодня в 20:15, вас проводят и посадят. А до этого времени, для вашего же спокойствия, побудете здесь.