Год активного солнца
Шрифт:
— Кто там? — спросил женский голос.
— Из студии экспериментальных фильмов! — отозвался Отар и улыбнулся. Он догадался, что женщина за дверью всматривается в глазок и ничего не видит; мысленно нарисовал себе ее испуганное лицо и почему-то решил, что ей не меньше пятидесяти лет.
— Кто? — переспросила женщина.
— Отар Нижарадзе, из киностудии, к профессору!
Молчание.
Отар понял, что, пока он не уберет руку, дверь не откроется. «Наверное, мать профессора», — подумал он и накинул ей еще пару десятков лет. Потом,
Щелкнул замок, дверь приоткрылась на ширину цепочки. В щель выглянула очень старая женщина, и Отар остался доволен, что интуиция не подвела его.
Старуха оглядела гостя. Представительный молодой человек произвел на нее благоприятное впечатление, она как будто устыдилась своей недоверчивости и огорченно спросила:
— Простите, через дверь ничего не слышно, кто вы?
— Я из экспериментальной киностудии. Час назад условился с профессором по телефону, он знает.
— Пожалуйста, пожалуйста!
Отар вошел в просторный холл. Старуха прошлепала в комнату и прикрыла за собой дверь. Отар понял, что должен дожидаться в холле, пока профессор примет его. За стеклянной дверью боковой комнаты он заметил женщину лет сорока. Она сидела в кресле с телефоном на коленях, увлеченная разговором.
— Пожалуйста, — снова появилась старуха.
Отар прошел через столовую, обставленную с большим вкусом. «Не совсем, видимо, троглодит этот профессор», — успел подумать он прежде, чем очутился в кабинете Нико Какабадзе.
Профессор, лысый мужчина лет шестидесяти, в белой полосатой шапочке, сидел за столом, склонившись над разложенными бумагами с таким брезгливым выражением, словно принюхивался к неприятному запаху.
Он терялся в догадках, зачем понадобился старшему редактору сценарного отдела экспериментальной киностудии, но на всякий случай решил принять его в сугубо деловой обстановке. И сейчас, словно не замечая вошедшего, продолжал что-то считать.
Отар сразу разгадал маневр профессора и с первой же минуты решил придать встрече другой характер. Он непринужденно закрыл дверь и подошел к столу.
— Здравствуйте! — довольно громко произнес он.
Профессор поднял голову, но на приветствие не ответил. Дерзость молодого человека шокировала его, и он не преминул показать это всем своим видом.
Отар понял, что его не приглашают сесть. Поэтому сам придвинул к столу кресло в форме раковины, удобно расположился в нем, закинул ногу на ногу и достал сигареты.
— Надеюсь, здесь можно курить, не так ли? — для видимости спросил он и закурил, не дожидаясь разрешения. Помахал рукой, туша спичку, слегка приподнялся и бросил ее в пепельницу на профессорском столе.
Нико Какабадзе возмутился, но решил не терять собственного достоинства и держать себя в руках. Между тем он уже начал сомневаться, да точно ли этот нахально улыбающийся молодой человек из киностудии.
— Я слушаю вас, молодой человек, — холодно произнес он, — у меня время ограничено.
— И мне недосуг, уважаемый профессор, поэтому я сразу перейду к делу. Я вижу, вы совсем не верите, что я из киностудии. Спешу успокоить вас и повторяю: я старший редактор сценарного отдела. Слово «старший» звучит несколько претенциозно, хочу еще раз успокоить вас — у меня только один подчиненный. Откроюсь сразу, я пришел к вам отнюдь не по сценарным делам. Я друг Тамаза Яшвили, несправедливо изгнанного вами из института.
— Догадываюсь о причине вашего визита, — язвительно улыбнулся профессор и встал. — Я не желаю разговаривать на эту тему и прошу покинуть мой кабинет.
Отар продолжал спокойно сидеть, невозмутимо потягивая сигарету.
— Мне кажется, я ясно выразился, извольте выйти вон. Я не располагаю временем беседовать с вами.
— Сядьте, профессор, не выходите из себя, поберегите сердце. Кто знает, сколько претендентов на вашу должность затаились в засаде и ждут своего часа. Успокойтесь, не стоит доставлять врагам преждевременной радости.
— Как вы смеете! — Какабадзе схватился за телефон.
— Положите трубку! — вскочил Отар и с такой силой сжал худосочную руку профессора, что гнев на лице Какабадзе моментально сменился болью и испугом.
Не проронив ни звука, профессор смотрел в глаза молодого человека и видел, как погасли в них колючие огоньки и они снова обрели насмешливое выражение.
— Садитесь, профессор! Я не пререкаться пришел, вовсе нет, я предлагаю побеседовать мирно.
— Разве к лицу воспитанному человеку так вести себя? — значительно тише сказал профессор, опускаясь в кресло.
— А разве ваши действия к лицу ученому, профессор? — спокойно и твердо возразил Отар. — Вы выставили Тамаза Яшвили, даже не соизволив переговорить с ним. Разрешите спросить, на каком основании вы выгнали его из института, одним росчерком пера лишив человека работы? Может быть, он бездарен? Не разбирается в математике? Недисциплинированный и безответственный работник? Нет, этого вы не посмеете сказать. Вы выгнали его безо всяких оснований, бессовестно. Да, уважаемый профессор, не вздрагивайте и не пугайтесь этого слова. Вы бессовестно, да, бессовестно выгнали Тамаза Яшвили только за то, что он сказал правду. Только за то, что он честный человек, что он не разобрался в ваших темных махинациях и не знал, что тот кретин — сын вашей любовницы…
— Товарищ! — Профессор стукнул ладонью по столу, впрочем, осторожно и негромко.
— Не стоит обижаться, профессор, вы хороший математик, но должны разбираться и в других элементарных вещах. С самого начала нашей не очень приятной беседы вам следовало сообразить, что я пришел к вам, многоопытному интригану, отнюдь не с пустыми руками. Мне думается, что та женщина, которая беседует по телефону в соседней комнате, ваша супруга. Я могу громче повторить фразу, так возмутившую вас.
— Какая непорядочность! Это же шантаж!