Год длиною в жизнь
Шрифт:
Рита кивком указала Федору на «Москвич»:
– Ну надо же, на такой улице, кажется, должны только лошади с телегами ездить, а тут автомоторы снуют!
– Да, – рассеянно кивнул Федор, – очень живенько. Ну, пошли? Нам вон в тот домик.
Это был именно домик, а не дом – невысокий, в один этаж с мансардой, ладный, затейливо украшенный резьбой.
– О, прямо пряничный домик! – восхитилась Рита. – Или нет, теремок. Стоит в поле теремок-теремок, он не низок, не высок, не высок… Кто, кто в теремочке живет, кто, кто в невысоком
И осеклась, потому что поняла, что подумал Федор. Нетрудно было догадаться, что он подумал то же самое, что и она: «Ты тоже могла бы рассказывать эту сказку своему ребенку, но сейчас ты избавишься от него».
К черту все теремки на свете! И пряничные домики тоже, ведь, по братьям Гримм, в пряничном домике жила злая ведьма, пожиравшая маленьких детей.
– Ты со мной пойдешь? – сухо спросила Рита.
– Нет. Я с Валентиной уже пообщался. Кстати, возьми деньги. Ее гонорар. Но сразу не отдавай, только потом, когда все закончится. Мы сговорились за сто долларов, так что не соглашайся ни на цент больше.
– Сколько?! – переспросила Рита, с ужасом глядя на зеленую бумажку с портретом длиннолицего джентльмена. – Сто долларов?!
Сколько доллар стоит в России по официальному курсу? Шесть, что ли, рублей? Или это курс черного рынка? Ну и запросы у докторши! Просто-таки европейские цены, только почему-то в долларах. А в газетах пишут, русские презирают американцев… Как всегда, газеты врут. Впрочем, в газетах пишут, что и французы презирают американцев, а между тем и во Франции доллар предпочитают франку, замечательный певец Жан-Филипп Смет взял себе псевдоним Джонни Холлидей, Клод Муан назвался Эдди Митчелом… Да Бог с ними, с франками, Эдди и Джонни! on Dieu и Боже мой, как же дорого обходятся Ритины причуды Федору!
– Я отдам тебе деньги, когда выберусь из всего этого, – сказала она угрюмо.
– Ага, не забудь, – буркнул он так же угрюмо. – А то знаю я вас, буржуев. Гонорар за лечение твоих ног я так и не получил.
Рита покосилась изумленно. У него было злое, несчастное, ожесточенное лицо.
– Слушай… – заговорил он тихо и яростно. – Ну я тебя умоляю!
– Знаешь что, Федор, прекрати. – Она глянула исподлобья. – Мы уже все обсуждали. Невозможно, понимаешь?! И не отговаривай меня больше, а то подумаю, что тебе жалко ста долларов.
– Идиотка! – прорычал он. – Ну, иди, черт с тобой. Я приеду через два часа. Здесь встану. Ясно?
– Ясно.
«Волга» отъехала с рычанием, какого Рита никогда не слышала. Понятно: «Волга» тоже ее осуждает.
Рита взошла на крыльцо и обернулась. Из зеленого «Москвича» выбрался молодой человек, открыл капот и исчез под ним по пояс. Да, говорят, русские машины не слишком-то хороши. Уж на что ругают «Рено», «Пежо» и «Ситроены», а «Москвичи» и «Волги», по слухам, еще хуже.
– Ну что? – спросила она сама себя. – Пошли, что ли?
И постучала в дверь – сначала робко, потом посмелей, погромче, потом еще громче. И в то мгновение, когда она испугалась, почему никто не открывает, не перепутал ли чего-нибудь Федор, дверь открылась.
– Ну что? – приподнимаясь, спросил молодой человек, копавшийся в моторе «Москвича». – Вошла она?
– Вошла, – ответил парень, сидевший на месте пассажира и смотревший на крыльцо теремка в зеркало заднего вида. – Что делаем?
– Пока сидим, курим, – сказал водитель. – Дай им там время пообщаться, а главное, дело начать.
– Слушай, а это кто прется? – напрягся пассажир. – Его-то какой черт сюда несет, алкаша несчастного?! Надо его остановить. Все дело испортит!
– Здравствуйте, – проговорила Рита, со света ничего не различая в темном коридорчике. – Могу я видеть Валентину?
– Это я, – проговорил настороженный голос снизу, и, несколько опустив глаза, Рита увидела невысокую, очень ладную женщину с неизбежной шестимесячной завивкой. – Вы от кого?
– От Лаврова.
– О… – протянула Валентина насмешливо. – Ну, давайте. – И протянула руку ладонью вверх.
– Что?
– Деньги вперед, – сказала Валентина. – Вам говорил Лавров, сколько это стоит?
– Да, но он также сказал, что заплатить нужно будет потом, – растерялась Рита.
– Ну, если он так сказал, пусть он и делает, что вам нужно, – пожала плечами Валентина. – Или деньги сразу, или идите к другому врачу.
Ритины глаза уже привыкли к темноте, и она смогла разглядеть выражение лица Валентины. Да… безочарованное такое личико… Чего она, интересно, нагляделась в жизни, что к ее чертам накрепко пристала столь циничная маска?
«Да ничего особенного не нагляделась, – словно бы сказал кто-то в голове Риты, причем голос был такой же циничный, как лицо Валентины. – Разве что слишком часто видела женщин, которые прибегают к ней, чтобы убивать своих детей, а потом убегают блудить дальше!»
Рита стиснула зубы так, что челюсти заломило.
– Ну? – Валентина подняла ладонь повыше, как бы опасаясь, что гостья, которая была гораздо выше ее ростом, не разглядит, куда нужно деньги положить.
– Нет, – сказала Рита, с отвращением глядя в недоброе лицо. – Только после операции, я же сказала. Если вас не устраивают мои условия, я уйду.
Она немало повидала в жизни людей, подобных Валентине. Они ни за что не упустят деньги, идущие к ним в руки!
– Ладно, – буркнула женщина недовольно, – проходите. Белье чистое взяли с собой? У меня тут для вас для всех не припасено!
Рита кивнула, показала свою сумку.
Они прошли темный коридор и оказались в маленькой комнате, где стоял стол, покрытый старой клеенкой в цветочек, а еще – топчан, тоже под клеенкой, но под медицинской, коричневой, неуютной, потрескавшейся и противной даже на взгляд. Такая вот, с позволения сказать, процедурная…