Год Дракона
Шрифт:
***
Дверь трактира распахнулась, пустив в тепло помещения ветер и снег. На пороге появился примечательной внешности человек. Это был мужчина средних лет, судя по внешности, явно не из местных: высокий, около двух метров ростом, с очень бледной кожей и длинными белыми волосами, собранными на затылке в тугой хвост. Он остановился на пороге и медленно обвел взглядом всех присутствующих, словно искал кого-то между ними. Все невольно обернулись и также задержали на вошедшем свое внимание: помимо того, что одет он был необычно – хотя к этому местные уже успели привыкнуть, слишком
В воцарившейся тишине мужчина сделал несколько шагов в сторону барной стойки и, одарив хозяина заведения продолжительным надменным взглядом, тихо и глухо произнес на чистейшем местном наречии:
– Где шаман?
– Шаман? – удивленно переспросил хозяин и затем продолжил на русском: – Какой шаман, милостивый государь? До шаманов ли теперь? Такие времена грядут. – Он сокрушенно покачал головой.
– Зови шамана, – сухо произнес гость, пронзая его холодным безжизненным взглядом.
– Да где ж теперь шамана найти? Ушли-с все шаманы. Война-с, о шаманах ли теперь думать?
– Меня это не касается, – глухо отозвался незнакомец и снова обвел присутствующих взглядом.
В зале повисла тишина. Задняя дверь приоткрылась, и из-за нее выскользнула хозяйка – невысокая полноватая бурятка, добродушная и улыбчивая, в яркой национальной одежде. Посторонив мужа, она встала между ним и гостем и поклонилась.
– Проходите, милостивый государь, – масляным голосом произнесла она и жестом пригласила за свободный стол у окна, но посетитель не сдвинулся с места. – Что изволите? Чем служить могу?
– Где ваш шаман? – холодно произнес незнакомец, медленно переводя взгляд на женщину.
– Не извольте гневаться. Ушли шаманы. Одна Лхамa только и осталась на острове, да и то ее давно не встречали.
– Веди ее. – Мужчина не спеша прошел к предложенному ему месту и сел. Хозяйка с хозяином переглянулись. Посетители тихо переговаривались, следя за происходящим.
– Как будет угодно, милостивый государь. Мы сейчас же пошлем разыскать ее. А покуда ожидаете, что могу предложить Вам?
– Я ожидаю уже слишком долго! И я не вижу, чтобы кто-нибудь сдвинулся с места, чтобы идти за шаманкой.
– Уже сынишка мой бежит за ней. Сию же минуту пошлю его. Вам покуда что предложить?
Она склонилась перед ним, ожидая ответа.
– Золото и свежее мясо.
– Золото… Конечно… Оно будет у Вас, милостивый государь. А про мясо – так какое изволите? Как приготовить, как подать?
– Человеческое, – небрежно бросил ей в ответ гость, продолжая осматривать присутствующих каким-то леденящим взглядом, и, чувствуя этот взгляд на себе, посетители опускали глаза, словно пытаясь спрятаться от него в своих тарелках и кружках. – Так неси, – подытожил он, вернувшись взглядом к женщине.
Хозяйка, натянуто улыбнувшись, склонилась еще ниже.
– И поторопите шамана. Я до сих пор не слышу приветственных звуков бубна.
Пятясь, женщина кое-как добралась до двери, из-за которой появилась несколько минут назад.
– Гришка! – громко окликнула она через слегка приоткрытую дверь, все еще не решаясь повернуться к гостю спиной. – Гришка, беги к Оюне. Она наверняка знает, где ее бабка-шаманка прячется. Пусть бежит к ней. Хозяин Вод пожаловал, торопи ее.
Услышав это, ее супруг открыл было рот, дабы пресечь эти языческие предрассудки, но сдержался.
Из-за двери появился мальчишка лет семи, поспешно натягивавший на себя шубу. Кое-как нахлобучив на голову шапку, он вылетел на улицу, в буран, и побежал, проваливаясь в снег. Хозяйка же поспешила на кухню, намереваясь выдать пару кусков конины за человеческое мясо и подать их гостю.
Спустя несколько минут мальчик влетел в юрту Оюны, знатно испугав ее.
– Гришка! Вот напугал, негодный! – вскричала миловидная девочка-подросток лет двенадцати. Она сидела на корточках у очага и мешала что-то в тогооне 7 деревянной ложкой с длинной ручкой.
7
Тогоон (бур.) – котёл.
– Оюна, бабка твоя где? Мать говорит, беги к Оюне, пусть бабку разыщет, да в кабак ведет. Хозяин Вод пожаловал, шамана требует.
– Что за вздор? Что за Хозяин Вод такой? Не сам ли Лусуд-хан пожаловал? – Девочка рассмеялась.
– Вот смеешься, а он человеческое мясо, говорит, несите. И золото! И шамана, говорит, ведите, не слышу, говорит, приветственных звуков бубна. Злющий такой! Сам белый, как снег, а глаза синими огнями горят.
– Ох и выдумщик ты! Смотри, коли подшучиваешь надо мной, поколочу, так и знай.
– Некогда говорить, беги за бабкой, коли знаешь, где она.
– У горы Шаманки искать ее следует, коли на острове она еще. Неблизкая дорога, нехорошая. Да в такой буран.
– На Шаманку нельзя тебе. Детей рожать не сможешь.
– А вот ты и пойди туда, – подмигнула Оюна. – Не даром что такой шустрый!
– Мне тоже нельзя, мал я еще.
– Мал, а хитрый какой! Обратно беги. Скажи, передал все Оюне.
– Обманешь ведь. Не пойдешь за бабкой. Опять за тобой пришлют.
– Иди. Авось ушел уж гость ваш.
Гришка убежал. Оюна же убрала тяжелый тогоон с огня, подошла к сундуку, взяла шубу да платок, оделась, влезла в стоявшие у входа унты, отворила дверь и вдруг отпрянула от неожиданности: прямо перед ней в дверном проеме, словно призрак, воплотившийся из тумана, стояла старая шаманка с бубном в опущенной руке.
– Бабушка? – выдохнула Оюна, всматриваясь в хмурое, сосредоточенное лицо женщины.
– Куда разоделась?
– Так тебя искать. Говорят, Лусуд-хан пожаловал. Шамана к себе требует.