Год колючей проволоки

Афанасьев Александр

Так он попал в сеть, сплетенную в Киеве полицией безопасности. Эта сеть была плотной, и в ней были самые разные люди — ведь в Киеве давно уже не было места правде, добру, верности, в нем выживал только тот, который имел прикрытие, крышу — от полиции, от государства, от американцев, наконец, от диаспоры. Узбек потерял осторожность, утратил бдительность — и сегодняшняя акция должна была провалиться. Вот только на той стороне играли такие же негодяи, какой была и Любовь Щичко, одинокая женщина и коммерсант из Киева, торгующая продуктами питания, она же осведомитель полиции безопасности, оперативный псевдоним Мария Ковалевская, псевдоним прикрытия соответствует настоящему имени, личный номер 011139124, статус — вполне надежна…

Что такое один украинец?

Партизан

Что такое два украинца?

Партизанский отряд

Что такое три украинца?

Партизанский отряд с предателем…

Генерал

войск полиции (обращение «пан куринный» упорно не приживалось, умники произносили его исключительно как пан куриный, издеваясь над украинским языком и достоинством украинского офицера) Олесь Стыцюра был довольно молодым для своей должности — сорок один год — выходцем из Львова. Он хорошо знал русский, польский и английский языки — потому что в молодости был гастарбайтером в Европе, пока лавочку не прикрыли. Потом — делать было нечего — он устроился в полицию, довольно быстро дослужился до майора — просто он знал, где хапнуть, и всегда делился с начальством — а оно ценило молодого и пронырливого полицейского. Когда он только начинал, у власти в стране были еще «оранжевые» — и поэтому он записался в националисты, стал адептом фашиствующего Олега Лежебока. Когда же на улицах Львова появились бронеколонны освободителей — он одним из первых прибежал в ратушу, где расположилась польская комендатура, рассказал о предках, погибших при оккупации страны Красной Армией, и выразил самое горячее желание служить в миротворческих силах или где-нибудь еще, где он будет нужен. Поляки довольно быстро пробили его по базе — а база была, большинство националистических движений на Украине финансировались из фондов, за которыми стояли польская, британская и американская разведки, — выяснили, что майор Стыцюра действительно националист со стажем. Прямо в ратуше его повысили до полковника и сделали заместителем начальника львовской полиции порядка — начальником все же был поляк. Такие люди были нужны в новой Украине.

Потом он сделал еще один шаг наверх — по программе обмена его отправили на шестимесячные курсы переподготовки полицейских не куда-нибудь, а в академию ФБР в Квантико, штат Виргиния. Тамошние преподаватели — а Стыцюра учился лучше других исключительно потому, что лучше остальных понимал язык, — все же разглядели его сущность и сделали отметку в личном деле «склонен к противоправному поведению, для работы в органах правопорядка не годен». Но других полицейских для полиции нового украинского государства брать было неоткуда, да и в Киеве на постах было немало людей, кто помнил Стыцюру как любезного молодого человека, всегда готового поддержать материально начальство. По возвращении ему присвоили звание генерала полиции и назначили сразу на должность заместителя начальника Киевского управления полиции безопасности — начальника департамента по борьбе с терроризмом. Должность не то чтобы очень хлебная, да еще и проблемная, но чтобы быть назначенным на другую — надо «занести», а достаточного количества денег у Стыцюры не было. Начальство на то и рассчитывало — ничего, парень сообразительный, накопит и занесет. Он копил…

Когда генерал Стыцюра — по должности ему полагался бронированный «Субурбан» и эскорт из двух бронемашин — прибыл в управление, расположенное на Львовской и окруженное со всех сторон блокпостами — навстречу ему прямо в вестибюле кинулся один из его офицеров, Николай (Мыкола) Беленко, которого он сам лично знал еще по Львову и сам тащил из грязи как верного и преданного человека.

— Пан генерал!

— Ну что…

У Стыцюры болела голова — полночи он провел в борделе. Этот бордель был открыт в бывшем дворце пионеров, и просто так с улицы в него было не зайти. Это был своего рода офицерский бордель, и карточка-пропуск туда означала, что ты приближен к самым верхам миротворческих сил и гражданского корпуса реконструкции, такой карточкой те из украинцев, у которых она была, гордились. От обычных борделей этот отличался уровнем — все пристойно, дамы в платьях, а не в белье, шампанское, музыка, приятная обстановка в нумерах, но самое главное — контингент. Сюда всегда стояла очередь на трудоустройство, потому что работы в Киеве было мало, а красивых девушек — много, и все они хотели подзаработать. Отсюда — если хорошо будешь работать — была прямая дорога либо за границу, либо, если очень повезет, можно и подцепить кого-нибудь. Клиентурой здесь в основном были мужчины среднего и старше среднего возраста, в основном американцы, у поляков свои «лежбища» были, и эти американцы, задолбанные политкорректностью, запуганные возможностью исков о харассменте, измотанные семьями и местными американскими дамами, которые не очень-то заботились о своем внешнем виде и требовали принимать их такими, какие они есть, — так вот, эти американские мужчины были просто в шоке от красоты и энтузиазма в постели местных дам. Многие спускали в борделях большую часть своего немалого жалования, а кто-то и решался на развод…

Что же касается генерала Стыцюры, то, постоянно посещая бордель, он преследовал сразу три цели. Первая — это быть на виду, крутиться в обществе американцев, совершенствовать английский, заводить контакты — короче, делать все, чтобы тебя запомнили. Это может в будущем очень сильно пригодиться — некоторые из местных, которые начинали в Ираке и проявили себя лояльными и сообразительными парнями, получили грин-кард и теперь служат здесь, в миротворческих силах. Возможно, это поможет при назначении на новую должность, возможно… Да многое здесь возможно, война — это всегда окно возможностей, как модно сейчас говорить — только не зевай!

Второе — бордель был не только местом, где можно было удовлетворить свои сексуальные потребности, здесь можно было и неплохо заработать. Постепенно бордель превратился в своего рода мужской клуб по интересам — например, вчера ему удались сразу две сделки. С Веславом, польским полковником из миротворцев, он договорился о продаже крупной партии спиртного, которое перехватили его расторопные подчиненные и чисто теоретически должны были вылить или переработать на охлаждающую жидкость. Второе — он встретился с Генри из корпуса реконструкции и договорился об отправке в Штаты очередной партии детей. Здесь было много детей, потерявшихся, отставших или потерявших родителей, бездомных… и при этом это были белые, довольно здоровые, не отягощенные плохой наследственностью дети. Сам Стыцюра удивился, когда узнал, что американцам нужны дети, да еще по таким ценам, — если бы ему не назвали цену за одного ребенка, он бы сам назвал цену ниже раз в пять, потому что в его понимании от детей одни проблемы. Иногда американцам нужны были просто дети, чаще всего — мальчики, иногда — дети с определенной группой крови, иногда они забирали образец биоматериала от ребенка и через некоторое время говорили — подойдет или нет. Полиция безопасности постоянно держала в особых лагерях какой-то фонд детей; если они не подходили американцам — их просто вышвыривали за ворота, если подходили — продавали. Стыцюра не мог понять, зачем нужны были именно мальчики, вот румынам и полякам, например, нужны несовершеннолетние девочки, это понятно для чего — а мальчики? П…ров, что ли, ублажать? Впрочем, это их дело, платят — и платят…

Третья причина, почему Стыцюра ходил в бордель, — это комплексы и уязвленное самолюбие. Когда он работал гастарбайтером, он видел немало роскошных женщин, которые проходили мимо него, кривя нос. Когда он работал полицейским в Львове — ему перепадало от уличных проституток, но все это было не то. И лишь здесь, когда красивая женщина покорно вставала перед ним на колени, он ощущал себя удовлетворенным и полностью довольным жизнью. Черт, только ради этого стоило жить…

Но голова все-таки болела. Не стоило вчера смешивать — сначала он тяпнул виски, а потом шампанским отлакировал…

— Пан генерал, сообщение по красной категории.

— Пошли в кабинет.

Охрана из какой-то польской частной военной компании — черные очки, короткие рукава, как у израильтян, короткие автоматы «Берил», на восемьдесят процентов слизанные с «АК», но очень удобные, остались в вестибюле. В этом здании генералу Стыцюре теоретически опасаться было нечего.

В отличие от всех остальных офицеров такого ранга, у которых в приемной сидела молоденькая студентка из Академии безопасности, которую можно было использовать… во всех смыслах, у генерала Стыцюры в приемной сидел мужчина еще старше его. Все дело было в том, что за удовлетворением своих половых потребностей генерал ходил во Дворец пионеров, а вот иметь в приемной шпионку не хотелось, пусть даже эту шпионку можно с удовольствием попользовать на столе по три раза на дню. В приемной у генерала сидел Демьян, родом из Львова, полицейский, который, пользуясь бардаком во время освобождения, изнасиловал и убил маленькую девочку и остался безнаказанным. Для генерала это было самое важное, потому что генерал знал, и Демьян знал, что генерал знает, — и таким образом генерал Стыцюра был хоть как-то защищен от «художественного стука» своего ближайшего сотрудника. Ну и платил он, конечно, ему… в том числе из собственного кармана. А то, что Демьян был наглым, нераспорядительным и варил хреновый кофе… так нет в мире совершенства, нету…

— Меня ни для кого нет, — заявил генерал, открывая дверь кабинета, — и ни с кем меня не соединяй двадцать минут. Через тридцать минут — начальникам отделов на оперативку.

— Угу… — ответил Демьян, все внимание которого поглощала «косынка» на компьютере.

В кабинете генерал бросил свой портфель на стол, плюхнулся на свое место.

— Говори, что там у тебя за красный код…

— Спецсообщение по Узбеку, пан генерал. Он планирует террористический акт. Сегодня у нас — спецмероприятие, прибывает Долан.

— Когда?

— Самолет в Борисполе садится ровно в час по местному, еще успеем прикрыть…

В голове мутилось. Генерал достал из нижнего ящика стола «аварийную» бутылку «Боржоми» и присосался к ней. Хорошо, что есть теперь «Боржоми», этот… как его там… торговать больше нечем, так он вином да боржомом торгует…

— Что за Узбек?..

— Узбек, пан генерал… вот объективка на него…

Положив на стол бумагу, подчиненный сразу понял, что совершил ошибку, — генералу было явно не до чтения, тем более серьезных вещей. Подхватив бумагу, Микола стал читать: