Год колючей проволоки
Шрифт:
Но еще на Украине можно будет отдохнуть и телом, и душой… от того, что его гложет… не дает покоя…
Это произошло, когда Стэну было семь лет и он еще не мог постоять за себя. В том квартале была своя иерархия… и у отца просто не было времени, чтобы защитить его: с утра до вечера он был на работе. А мать… тихая, маленькая женщина — она просто не справилась бы с бандой чернокожих подростков-громил… да и отец бы не справился.
В тот день он проснулся утром… как обычно, съел завтрак, приготовленный ему матерью, — та сильно болела и работала на дому. Потом оделся, вышел из дома…
— Эй, снежок! — раздалось за спиной.
Он втянул голову в плечи и продолжил свой путь, надеясь, что чернокожим громилам будет все равно, что им просто лень будет догонять его, и они останутся на месте, пустив вслед ему пару бранных слов. Но сегодня чернокожим громилам хотелось поразвлечься!
— Снежок, вали сюда!
Он услышал за спиной топот и побежал сам… зная, что догонят.
Догнали его за пиццерией, загнали во двор, где стоял давно сожженный остов машины и где остро воняло пищевыми отбросами — мусоровоз вывозил их раз в неделю. Он был один. Подростков было восемь.
Верховодил среди них Буба, и это было самое худшее. Он рос без отца — его поджарили на электрическом стуле, а старший брат его уже находился в коррекционном учреждении для несовершеннолетних. На свободе была только сестра, которая работала в супермаркете кассиром и прямо при нем приводила домой клиентов — такая у нее была подработка. Поэтому Буба, которому было одиннадцать, был весьма осведомленным в вопросах секса подростком.
— Эй, снежок, а что это у тебя тут?
Из его рук вырвали портфель, где были аккуратно сложены книги, тетради и несколько бутербродов, приготовленных матерью. Бутерброды чернокожие хулиганы разделили между собой и жадно съели, а книги один из них вывалил и хотел втоптать в грязь, но второй дал ему по скуле.
— Охренел, бро? Я их продам.
Потом все взоры хулиганов обратились на него.
— Эй, бро, у тебя была белая телка?
— Да, ты же знаешь. Я ей засадил так, что из горла вылезло.
— Да врешь ты все! Если ты кому и засаживал — так только своей бухой сеструхе!
— Не смей говорить про мою сестру!
— А что — и эта телка сойдет!
Перед лицом стоящего на коленях Стэна возник большой черный шланг.
— Ну что, снежок, давай, открывай рот…
Но он сжал челюсти так, что открыть их невозможно было и прессом… и тут ему прямо в лицо ударила мерзкая, вонючая струя. А остальные стояли вокруг и ржали…
Насиловать его негры не стали. Он сам не помнил, как дошел домой и что сказал матери — но в школу он не ходил три дня. Просто лежал и смотрел в потолок. Мать, всегда тихая и смирная, в пух и прах разругалась с отцом, она швырнула в него сковородкой и сказала, что если они не уедут отсюда, то она разведется и заберет сына, что для католички было вообще немыслимо.
А он за эти три дня кое-что понял. Понял, что все вокруг враги и что жалеть не стоит никого. Понял, что такое ненависть. И дал себе зарок — подкрепленный большим гвоздем, который он нашел и заточил, — что никогда не станет на колени.
Бубу убили в разборке наркомафии — он был на подхвате, и итальянцы, которые не любили негров и не давали им свободы, прошили его очередью из «узи». Стэн Долан — он тогда уже закончил школу — несколько ночей приходил на муниципальное кладбище, чтобы помочиться на могилу Бубы. Из остальных семи к настоящему моменту были живы только двое — один мотал пожизненное в Фолсоме, другой — разматывал тридцать лет. Надеяться на помилование им не стоило, какие бы адвокаты у них не были.
Но Стэн все равно это помнил.
И только совсем недавно, первый раз побывав на Украине, он испытал настоящее наслаждение. На Украине было много борделей: и с женщинами, и с детьми — и в одном из них он нашел ответ на свои мучения. Это был русский мальчишка, белобрысый, лет десяти — и люди, которые присматривали за порядком в борделе, связали его и поставили на колени, а Долан ходил вокруг него, осыпая самыми страшными проклятьями и оскорблениями, какие только мог придумать, а потом расстегнул ширинку и… помочился на лицо ребенка точно так же, как когда-то помочились на его лицо. С тех пор то, что с ним случилось, не являлось ему во снах, не мучало его.
Служители борделя, конечно, удивились — но ничего не сказали. В конце концов, время было оплачено и… мало ли у кого какие завихрения в голове.
Он расплатился. За все. И за свое унижение — и за унижение своей страны с Россией в лице русского мальчишки.
Сегодня — он расплатится еще раз…
Борисполь…
Самолет шел на посадку, под крылом мелькала голая, грязная, изуродованная гусеницами земля, дороги, ограждение летного поля из больших, наполненных землей мешков. Чуть в стороне от садящегося самолета плыл похожий на большую стрекозу боевой вертолет, отстреливающий тепловые ловушки. Огненные шары выпадали из его брюха и, горя, устремлялись к земле…
Красную дорожку не постелили, ублюдки, — возможно, из-за ветра, возможно, из-за чего еще. Почетного караула тоже не было — только американские «Хаммеры», окружившие самолет со всех сторон и направившие во все стороны света пулеметные стволы. Несколько машин — как обычно, использовались черные бронированные «Субурбаны» — ждали их около трапа, выстроившись полумесяцем. На некоторых были открыты люки, и в люках были пулеметчики с «ПК».
Трап подали советского образца — Долан едва не упал, сходя с него. Журналистов почти не было.
Навстречу заму госсекретаря шагнул высокий, тощий, как палка, руководитель гражданской администрации Поль Регнер. Дипломатичный франко-канадец с американским гражданством, здесь он отвечал за правильное распределение средств, выделяемых мировым сообществом на реконструкцию. Украины. Читай — их распилом, почти открытым разворовыванием, наделением жирными контрактами нужных фирм. Этому — присутствие партизан было очень даже кстати, потому что позволяло легко и быстро объяснять, почему на восстановление одной и той же школы деньги выделялись пять раз. Да потому, что партизаны, мать их так и этак, взорвали. Мы починили — они взорвали, мы починили — они взорвали. А почему сейчас тут руины, а не школа, хотя по документам она отремонтирована? Так опять взорвали проклятые, только вчера…