Год крысы. Видунья
Шрифт:
– Эй, Цыка! Подь сюда!
Батрак, рубивший дрова, чуть не попал себе по колену. Выругался, глубоко вогнал топор в колоду и поспешил на хозяйский зов.
– Короб – в погреб, – отрывисто велел Сурок. – Девчонку – к женке. Пусть покажет ей, чего да как.
– Ага. – Парень ухватился за плетеные ручки и с натугой поволок урожай к заднему крыльцу.
Рыска, поколебавшись, робко двинулась следом. Без отца, какого-никакого, а знакомого, у нее противно засосало в животе. Дома хоть на печь забиться можно, там и кошка ласково мурчит, и сушеными яблоками вкусно пахнет… здесь же все чужое, равнодушное и оттого
Батрак коленом пнул дверь и скрылся в сенях. Чем дольше девочка ждала на пороге, тем неуютнее ей становилось. Может, надо было зайти вместе с Цыкой? Но ведь он ничего ей не сказал… Люди, работавшие во дворе, не обращали на девочку никакого внимания. Только черный петух, где-то растерявший полхвоста, с подозрительным кококаньем прохаживался рядом, заставляя Рыску жаться к крыльцу. А в доме кто-то ругался, громко и визгливо. Не то на нее, бестолковую девчонку, не то друг на друга – чуть позже Рыска различила несколько голосов: два или три женских и редкий, огрызающийся, мужской. Потом что-то бухнуло, голоса разом смолкли, и девочка услышала приближающиеся шаги.
Женка, левая жена, которую брали сразу после рождения ребенка у правой, первой, распоряжалась слугами, сама мало чем от них отличаясь. Если жену просватывали из богатой и знатной семьи, то женками обычно становились бесприданницы, вдовы или перестарки. Порой, напротив, жену навязывали родители и положение, а женку выбирали по любви. Но Сурок даже в юности предпочитал романтике удачную сделку, и сейчас на крыльцо вышла некрасивая, жилистая, рано состарившаяся тетка в простом полотняном платье и заляпанном переднике.
– Ты, что ль, новая работница?
Девочка безмолвно кивнула.
– Пошли, – хмуро, думая о чем-то своем, велела женка. – Масло сбивать будешь.
– А это как? – растерялась Рыска. Коза-то у ее родителей была, но молока едва хватало на творог или сыр – ими да хлебом семья и кормилась. Какое там масло, сметанки бы в щи по праздникам!
– Сейчас узнаешь. – Тетка провела девочку через просторные сени, заставленные разнообразными мешками, бочками, кадушками, и, велев хорошенько вытереть ноги о расстеленную у порога тряпку, впустила в кухню. Рыска боязливо огляделась – ого! Да у ее отца весь дом меньше! Печь такая, что целого теленка зажарить можно, потолок высоченный, только кочергой и достать. И пахнет тут вовсе не крапивными щами, а маковыми рогульками, вон стынут на столе под тонким полотенцем. Девочка сглотнула набежавшую слюну и отвернулась, тем более что потчевать ее никто не собирался.
Работа оказалась тяжелой, но несложной. Маслобойку – подвешенный к потолку ящик, похожий на детский гробик, – полагалось раскачивать за веревку, пока руки не устанут. И потом тоже. Плеск внутри постепенно сменился вязким чавканьем, потом вообще стих. Рыска сгорала от любопытства, что же там получилось, но женка сунула ей кружку с ячменем и отправила кормить птицу. Тут девочка оплошала: черный петух, увидев вместо рослой птичницы какую-то малявку, нагло порхнул прямо на кружку и выбил ее из рук. Зерно желтой полосой перечеркнуло крыльцо. Сбежавшиеся куры и утки кинулись его клевать и драться за место у слишком маленькой кормушки. Вырванные перья поднялись выше стрехи, на истошный ор выскочила какая-то девица и обругала Рыску безрукой дурой. Ногами распинала птицу, расшвыряла зерно
– Куда ты там запропастилась, лентяйка? – выглянула в окно хозяйка. – Иди картошку чисти!
Рыска робко, бочком прошмыгнула в дверь, ожидая нагоняя, но женка возилась у печи, свирепо пыхающей паром, и только махнула девочке на стоящую возле помойного ведра корзину:
– Да срезай потоньше и глазки хорошенько выколупывай! А то знаю я вас…
Девица, наоравшая на Рыску, сейчас ловко крошила луковые перья, широкими взмахами сметая зеленые колечки в миску. Из-под чистенькой косынки, завязанной не под подбородком, а сзади, как у городских, выбивались рыжеватые вьющиеся прядки.
– Возьми лучше этот, он острее, – закончив, мирно сказала она, передавая девочке свой нож. – Тебя как зовут?
– Рыска. – Картошка выскользнула из пальцев и булькнула в теплую мутную воду. Рыска с отчаянием уставилась на расходящиеся круги.
– А я Фесся. – Служанка заговорщически подмигнула девочке. – Ничего, привыкнешь! У меня тоже поначалу все из рук валилось.
На душе у Рыски немножко потеплело. Оглянувшись на хозяйку, она тайком выловила утопленницу, обтерла о подол и кинула в горшок с чистой водой. Дальше дело пошло ловчее и быстрее, даже женка не нашла, к чему придраться.
Время до ужина пролетело почти незаметно. За стол сели уже в потемках, когда хозяева поели и улеглись спать; Рыска так и не увидела ни правую жену Сурка, ни детей. Полы они сами метут, ага… Помимо Фесси в доме прислуживали еще двое батраков: дедок, которого звали по всякой мелочи – ножи заточить, курицу зарезать, черенок у ухвата починить, и Цыка, бравший на себя более тяжелую работу. А на вывешенную над порогом лампу к дому стеклось столько народу, что у Рыски даже пальцев не хватило сосчитать. Батраки поочередно смывали у припорожной колоды замешенную на поте грязь, плещась и фыркая как быки. Потом степенно заходили на кухню, придирчиво выискивали в прибитом к стене коробе свою, лично вырезанную из дерева, ложку и подсаживались к столу. Просторная кухня мигом стала тесной и душной, хотя дверь уже не закрывали.
Усталые люди вначале ели молча, наперебой черпая из горшка тушенный с салом горох и запивая квасом, но постепенно отошли, заговорили, стали отпускать шуточки, по большей части непонятные Рыске, но безумно смешные для всех остальных. Девочка забилась в уголок, жуя подгоревшую, негодящую для хозяев рогульку, но самой Рыске она казалась праздничным угощением. Пожалуй, и тут жить можно, заключила она.
– Эй, Жар! – окликнула Фесся, когда разговор стал совсем уж взрослым. – Проводи-ка свою соседку на чердак, детям спать пора.
– Чего она, сама не найдет? – проворчал мальчишка, но c лавки поднялся.
Днем Рыска его не видела, а за ужином не обратила внимания. Пришлось разглядывать теперь, и ничего хорошего девочка не увидела: выше и старше ее на пару лет, на Илая похож – такой же худой и нахальный, с волосами цвета куньей шерсти. Наверняка драться будет, с тоской решила Рыска.
– А ты у нас давно усы брить стал? – лукаво напомнила служанка.
– Тю, я и без усов поумней некоторых буду! – бесшабашно заявил Жар.