Год лемминга
Шрифт:
Будут брать прямо здесь? С них, пожалуй, станется…
Девчушка лет трех прокатила мимо него огромный раскрашенный мяч. Малахов отвернулся. С детьми не сделается ничего – а вот с их родителями? Можно не сомневаться в том, что СДЗН вывернется наизнанку или, что вероятнее, будет создана еще одна, пятая Служба, самая мощная из всех, и ни один ребенок не будет потерян, всех подберем, вырастим, воспитаем, это мы уже умеем, у большинства снимем память о психотравме, тщательно скорректируем тех, из кого родители уже начали лепить свое ухудшенное подобие… но это теория, это потом, а пока каково видеть такую вот девчушку, кричащую сквозь слезы и жуть: «Мама, мамочка, встань!..»
И нечего ответить.
Даже не видеть. Просто ЗНАТЬ, что она где-то существует. Что они уже есть, их уже много, а будет еще больше…
«Демоний» молчал, подлый палач и спаситель. И все же Малахов торопился, меняя обувь и носки, распахивая рюкзачок и брызгая на содранные пузыри на пятках заживляющей эмульсией. Старые туфли он оставил под скамейкой. В новых ноги чувствовали себя не в пример лучше – пожалуй, удалось бы и пробежаться, если припрет.
– Думаете, поможет?
Малахов скосил глаза. Пока он переобувался, на край скамейки подсел мелкий старичок с палочкой, зажатой в птичьей лапке. Одет он был в пальто до пят – кровь не грела, и из рукава торчала длинная, как у древней обезьяны-проконсула, плеть запястья. Взгляд – безумный. Наверно, просто старик, к нацбезу не причастный. Сам по себе старикан.
– Что вы имеете в виду? – спросил Малахов.
– Обувка ваша, – дед хитренько подмигнул. – Вижу, земли бережетесь и меня не чураетесь, как те дураки, у кого морды завязаны. Я тоже по три раза на день обувку меняю, а старую – долой. Заразная она. Отравили землю-матушку, нельзя по ней ходить. Не держит людей земля. Всяку живую тварь держит, а от человека отказывается. Мстит ему, значит. Я уж если из дома выхожу, так только по асфальту, и то опасно: пыль с земли на асфальт заносит. У вас, гляжу, обувка низкая и вся в дырочках, а это считай что босиком. Ботинки надо со шнуровочкой, как у меня, и чтобы подошва была толстая, тогда ничего. Я на всю пенсию накупил, тем и жив пока: чем дальше от земли, тем лучше.
– А на ходулях вы не пробовали? – поинтересовался Малахов.
Старик завозился на скамейке. Наверно, обиделся.
– Стар я уже, молодой человек. Пробовал – падаю. Поймали меня, нос разбил только… А внучек мой ходит. И зять.
Малахов торопливо поднялся:
– Простите, мне пора.
– От газона подальше! – зашебуршал вслед старик. – Середины, середины держись… Э! Туфли свои забери отсюда и выкинь, слышь?..
Малахов оглянулся шагов через сто. «Наружки» по-прежнему не наблюдалось, оба молодых человека куда-то исчезли, и он, неторопливо вышагивая по бульвару, принялся размышлять, что бы это могло значить. С утра ходили по пятам буквально как приклеенные, едва на мозоли не наступали, а вот поди ж ты – дают вздохнуть.
Или понервничать?
Одолев каменную лестницу, взбирающуюся на Митридат анфас, он присел на теплый парапет, отделявший смотровую площадку от склона, достал из рюкзачка комп и дал ему зарядиться на солнышке. Демонстративно и, пожалуй, нагло. А! Уж если настырные профи извлекли беглеца из нелегалов, беглецу остается лишь с толком использовать это обстоятельство – чего уж теперь бояться пеленгации. Пусть пеленгуют.
Личный пароль по-прежнему был дезактивирован. Малахов вошел в общую сеть, отфильтровал суицидальную тематику из вала последних новостей и стал читать, бегло просматривая информацию политического свойства (речь главным образом шла о парламентских дебатах, взаимодействии национальных комитетов с международными комиссиями и выкладывании новых значительных средств на борьбу с «чумой XXI века») и детально изучая скупые бюллетени задействованных под проблему научных центров. Дважды он пробормотал: «Детский сад, штаны на лямках». Насколько можно было судить, ситуация оставалась в целом прежней – второй Филин на научном горизонте пока не замаячил. Второй Самохин, впрочем, тоже.
А последние сводки врали. Во всяком случае, они врали о том, что являлись последними, – Малахов знал на память точные цифры потерь на каждый день вперед, по крайней мере до следующей весны, когда февральский прогноз аналитиков Лебедянского становился расплывчатым. Первый заметный рубеж аномальный суицид должен был перемахнуть вчера, от силы сегодня. Каждый тысячный. Четыреста тысяч по Конфедерации и двенадцать миллионов по всему миру. Он усмехнулся про себя: общедоступные сводки мудро давали картину примерно месячной давности. В смысле социальной терапии – неплохо… Хотя – куда деваться – паллиатив, конечно.
Звонки, как он и ожидал, ничего не дали. Юлия опять не ответила, а информаторий больницы вновь сообщил то, что Малахов уже знал: Малахов Виталий Михайлович, пятнадцати лет, черепно-мозговая, осложненная, выписан 11.06.2040 на амбулаторное долечивание, показан санаторный курс, состояние здоровья на момент выписки удовлетворительное…
Спасибо и на том. Где искать сына – неизвестно. И еще, вспомнил ли он отца? А если вспомнил, то захочет ли с ним говорить? А если захочет – что я ему скажу? Поступай, мол, сынок, по совести? Всегда, что бы ни случилось – только по совести. Иди против людей, против могущественных сил, против «демония» своего – хорошо, что у тебя его нет, сынок, – и никогда против себя. Он это и так знает. Но совесть – она разная, у каждого она почему-то своя – как пожизненное клеймо, как вечный неотдираемый ярлык. Как отпечатки пальцев. Ладно, проехали…
Он закурил, алчно глотая дым, с наслаждением вытянул гудящие после подъема ноги. Звонить Ольге, пожалуй, не имело смысла. Ну-с, что у нас там еще?
Похоронная документация Калитниковского кладбища появилась по первому требованию. Тут все было чисто: участок такой-то, похороны состоялись тогда-то, плата за аренду и уход внесена до 2055 года включительно. Даже указано, из какого морга поступили тела покойных. К архиву морга Малахов не пробился и махнул рукой. Ну что – морг. Все равно заставить эту публику грамотно вести документацию еще никому не удавалось. А вот архив дорожной полиции, база данных свободного доступа… ну и система поиска у них… ага… Малахов Николай Ефимович, Малахова Инна Васильевна, Шалун Геннадий Карпович… это, наверно, тот шоферюга… ничего себе шалун… так… ДТП, встречное столкновение, схема прилагается, акт судмедэкспертизы… по-видимому, мгновенная смерть всех находящихся в автомобиле… место происшествия – Москва, Владимирка… это где же такой дом? Ага. У Терлецких прудов, стало быть. Проверить можно?
Можно. И должно. Хотя бы элементарной проверочкой. В общедоступной части архива телецентра – тогда еще не епархии СДЗН – такие сведения имелись. Всего две строчки на экране компа: время и место ДТП, число погибших, съемочная группа программы новостей не высылалась.
А вот это странно, подумал Малахов. Что у них стряслось на телецентре в тот день 2005 года? По обыкновению тех лет, отбивали штурм? Заведомо нет. Что-то настолько сенсационное, что не нашлось свободной группы для съемки кровавой трагедии? Он внимательно просмотрел материалы открытого доступа, касающиеся того дня. Тоже нет. На редкость спокойный, пустой день; на такую мормышку, как три трупа, телевизионщики должны были клюнуть немедленно – ан нет. В высшей степени странный факт, знаете ли. Такое впечатление, что кое-кого водят за нос, и кое у кого есть подозрение, что никакого ДТП на самом деле не было на Владимирке и не было водилы-наркомана… Впрочем, подозрение есть подозрение, что с него возьмешь. Недоказуемо. Притом данные по рождению, жизни и работе отца и матери подтверждаются всем, кроме свидетельских показаний друзей и сослуживцев – а где их теперь найдешь, свидетелей? А фотография с кладбища – нет, фотография не доказательство… И вообще, положа руку на сердце, нет нужды заниматься тем, что не назовешь иначе, как праздным любопытством во вред основной задаче. Есть такое мнение.
На всякий случай он напоследок набрал по памяти код общего архива Школы – хотя с полным основанием предполагал, что ответом и на этот раз будет лаконичное: «НЕ НАЙДЕНО. ПОВТОРИТЕ ЗАПРОС». Чудес по четвергам не бывает. Как, впрочем, и во все остальные дни недели.
Он ошибся. Нет, не в том, в чем он хотел и не смел надеяться ошибиться: архив Школы по-прежнему исправно делал вид, что его не существует в природе. Но ответ на запрос неожиданно оказался иным:
«НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА, МИША. ПОГОВОРИМ? ТВОЙ П.Ф.»