Год лошади
Шрифт:
Их окружила плотным кольцом почтительная и заинтересованная аудитория: коллекторы, рабочие, шоферы, бульдозерист и даже - завхоз, не спавшие, разумеется, как на академических ученых советах, но тем не менее - торжественные и безмолвные.
– Инопланетяне!
– всхлипнул Вахтанг. Его глаза зажглись сумасшедшим желтым огнем, а усики встопорщились, как у боеспособного кота в теплую мартовскую ночь.
– Инопланетяне - да, шеф?!
Профессор Прохоров молча придвинул к нему вывинченный телеобъектив камеры, по ободу которого бежали четкие вдавленные буковки. В них кое-где еще
Вахтанг не то ахнул, не то пискнул. И было невозможно понять, то ли эта реакция организма вырвалась у него от восхищения, то ли наоборот - от возмущения.
– Что... что это...
– хрипло выдавил он бледное подобие вопроса.
– Что это значит?!
– Путешественники во времени! Вот что это значит!
– взмахнул руками Клим, словно собираясь взлететь.
– Документальные съемки! Нащупали золотую жилу - и нагрянули. Разумеется, без оружия...
– Торопливо и вдохновенно бормотал он, распаляясь все больше и больше.
– Они же... это самое... гуманоиды! Только с видеокамерами... Чтобы, значит, бабочку не спугнуть, не нарушить тонкого взаимодействия времен. Помните, - у Рэя Бредбери? Ну, а стегозавры-то об этом самом... гуманизме... еще не ведали ни ухом, ни рылом! Взаимных обязательств не принимали... И этот наш красавецтиранозавр... тем более! Считаю, что он проглотил... этого... оператора...
– Клим брезгливо покосился на металлические останки, принадлежащие соотечественнику, - целиком. Замкнул, так сказать, пищевую цепь! Людишки там... в будущем, видать, хлипкие! А вот аппаратурой подавился...
Профессор Прохоров ничего не сказал и, тяжело ступая, медленно побрел к своей палатке. Чувствовалось, что ему все на свете осточертело...
ГРИБЫ
Город у нас, ежели честно признаться, без особых достопримечательностей. Не для интуристов. Старинное место, историческое, да в прошлую войну раздолбан так, что камня на камне не осталось. В путеводителях сообщают скуповато и вроде бы вскользь: "промышленный центр". Ну, центр там или не центр, а для нас, которые здесь родились и живут, в самый раз. Зато река у нас! Одно слово - водная артерия. Но - красотища... А на площади над рекой
– площадь-то сама небольшая, соразмерная - памятник военному Герою стоит. Издали хорошо смотрится, да и?вблизи впечатляет. В общем - вписывается. И памятник этот вроде и не просто памятник, а служит, можно сказать, эмблемой нашего города. И на цветных видах, на открытках его печатают, и в газете нашей городской он заместо герба. Ну, цветы, как положено, в праздники к подножию кладут, молодожены после загса приходят торжественно сфотографироваться на память будущей совместной жизни перед товарищеским ужином. Оживленное, в общем, место.
А я, как старожил, мимо этого самого памятника Герою кажинное утро на работу иду. Ну, когда горит или опаздываю - в?транспорт втиснешься, а обычно - пешочком. Это и для здоровья, пишут, полезно - на своих двоих пройтись, кислородом заправиться, и к тому же у меня от дома до проходной - три автобусных остановки.
А тут в понедельник у меня - отгул. Ну, думаю, высплюсь сразу за все авралы да сверхурочные! Конец квартала только что был, горячка - сами понимаете. Будильник я специально не завел, но на всякий случай - в ящик, под белье, сунул: а вдруг, черт его знает, в нем какая-нибудь автоматика сработает?!
Ну, сплю это я, значит, тороплюсь на всю неделю вперед отоспаться. Но и во сне - а какие у меня сны? Сплошные производственные отношения с комплексной механизацией! И во сне, говорю, чувствую, что на работу иду. Мимо этого самого памятника. Герою, стало быть. И вдруг чудится мне: позвали. Это с утрянки-то!
– Послушай, браток... Оглядываюсь, вокруг - никого. А это - сам памятник заговорил:
– Браток...
– таким тихим, но довольно отчетливым голосом Герой это сказал, а внутрях у него что-то звякнуло металлически, - как бы заготовки сгружают.
– Можно тебя на минуточку?
– Чего тебе?
– бурчу я в ответ, да не слишком-то вежливо, потому как и во сне словно бы на работу спешу, и в то же время со стороны-то соображаю, что такой разговор может быть только во сне.
– Закурить, что ли, хочешь?
– Нет...
– он усмехнулся, вроде бы со значением.
– Некурящий я. Вернее сказать - курил в войну, да теперь-то... При моем нынешнем положении... Давно, браток, бросил. Завязал...
– А чего тогда не стоится? Ты что - Всадник Медный из одноименной поэмы А Эс Пушкина?
– Проходили в школе...
– снова звякнул Герой.
– Да какой из меня Всадник? И лошади у меня нет. По штату не положено. А жаль... Было бы с кем поговорить... Знаешь...
– и этак довольно прямо легко согнулся он в своей металлической пояснице.
– Застоялся я. Тяжелое это дело, оказывается - эмблемой работать...
Тут я ничего сказать не мог. Помолчали, да вдруг он как врубит:
– Ты как думаешь - грибы в лесу сейчас есть?
– Грибы?!
– я чуть не поперхнулся. А потом - остыл, дошло: ничего, вполне нормальный вопрос.
– Растут...
– отвечаю.
– Куда им деться? В прошлую субботу ездил.
– Не за Михалево?
– тихо так спрашивает Герой, я бы даже сказал - с грустинкой.
– Ну, за Михалево, - согласился я, а потом с ходу спохватился:
– Слушай, а ты-то сам откуда эти места знаешь? И на него смотрю уже чуть ли не с подозрением. Как на конкурирующую фирму...
– Случалось бывать...
– отвечает.
– В положенное по уставу время. Теперь-то, поди, и мест тех не узнаю. Слушай, земляк... А не махнуть ли нам с тобой по грибы? Вот прямо сейчас, а? Будь другом - возьми меня с собой!
И так он попросил, что - не поверите!
– враз уговорил меня, дурака. У меня даже в носу защипало...
– А как же это самое... Служба твоя?
– поинтересовался только да и то - больше для порядка.
– Ничего, - отвечает и глазом подмигивает.
– Не спохватятся...