Год любви
Шрифт:
– О боже! – прошептала Хлоя.
Элен шла бодрым шагом, но лицо ее было смертельно-бледным. На ступеньках они в последний раз обменялись испуганными улыбками и пошли по гулким черно-белым кафельным плитам каждая к своей аудитории.
Тому пришлось буквально клещами вытаскивать Оливера из кровати. Как только он пришел в себя, взгляд его помрачнел, а лицо скривилось от неприятного воспоминания.
– О господи!
Том с жалостью и немного виновато посмотрел на его серое лицо.
– Извини. Вчера вечером это я был, в основном, виноват. Вот, выпей черного кофе.
После жизнерадостного настроения, в котором Оливер пребывал накануне вечером, он казался еще мрачнее обычного.
– Маленькие, скромненькие людишки, – пробормотал он.
– Плащ надевай. И шляпу, – подсказал Том. – Пора идти.
Оливер обрушился на него.
– Если ты так много об этом знаешь, почему бы тебе не сдать за меня экзамены? Я вообще-то и сам до аудитории доберусь, Харт. Мне не нужно, чтобы ты меня туда тащил.
– Мне хочется пойти, – спокойно сказал Том. Подойдя к ступенькам, он не стал глядеть вслед Оливеру. Его глаза обшаривали притихшую толпу в поисках цыганских черных волос Элен. Дважды ему казалось, что он ее заметил, но когда девушки поворачивались, Том разочарованно вздыхал: лица были незнакомые. Он ждал, пока не прозвонил резкий звонок, и последние, запоздалые студенты побежали вверх по лестнице. Только когда тяжелые двери захлопнулись, он повернул назад. Он знал, что Элен в здании, а раз так – то он придет за ней.
Оливер побрел на свое место, ненавидя напряженную атмосферу, царящую вокруг, и серьезных студентов, сновавших вокруг. Он чувствовал себя невыразимо одиноким, а от ощущения полной бессмысленности прихода сюда у него даже слегка закружилась голова. В середине зала, где стоял длинный ряд одинаковых столов, Оливер увидел на маленьком шатком столике белую табличку со своим именем. Там лежал чистый лист бумаги и перевернутый листок с вопросами, чтобы нельзя было их подглядеть до самого начала экзаменов. Очевидная безнадежность подобных замыслов вызвала у него горькую улыбку.
Тихая девушка, сидевшая рядом, подняла глаза и увидела Оливера.
«Надо же! Лорд Оливер Мортимор выглядит как небритый архангел», – подумала она и легонько вздохнула.
– Можете начинать. У вас в запасе три часа.
Экзаменатором был пожилой профессор, семенящую походку которого Оливер когда-то с удовольствием передразнивал. Теперь Оливер перевернул листок, не глядя на преподавателя, и просмотрел список вопросов.
Все они были для него пустым звуком. Оливер снял с ручки колпачок и написал в нужном месте «Оливер Мортимор (лорд)». Его собственное имя и титул, казалось, насмехались над Оливером. Он уставился на пустой белый лист, неприятное чувство отчуждения от мира медленно сменилось нахлынувшим сожалением, таким сильным, что Оливер чуть было не замахал руками, пытаясь его стряхнуть.
Дело было не в экзаменах. Его отец вел себя точно так же, но к нему всегда относились одобрительно, чуть ли не аплодировали, считая его забавным шалопаем. Нет, все было серьезнее… Оливер чувствовал, что его затягивает, засасывает бесплодная морская пучина, а он не в силах с этим бороться. Его душила бессмысленность жизни.
Он подвинул поближе предусмотрительно оставленный на столе кусок промокашки и написал черными чернилами, жирно выводя каждую букву:
– Какого черта я с этим связался? Потом приписал внизу:
– Все, хватит.
Потом надел на ручку колпачок, скомкал бумагу и вышел из аудитории. Вышел, не обращая внимания на ухмыляющегося преподавателя.
Тихая девушка провожала его глазами, в которых виноватое восхищение сочеталось с благоговейным трепетом.
13
Это было похоже на марафонский бег.
Элен чувствовала себя как атлет, который не щадит себя, рассчитывая на то, что вот-вот у него откроется второе дыхание. Как только очередной экзамен оказывался позади, она тут же нацеливалась на предстоящий. Элен находилась в приподнятом состоянии, уровень адреналина в ее крови был постоянно повышен. И хотя она почти не отваживалась себе в этом признаться, все у нее шло чудесно. Каждый ответ, казалось, брался из воздуха и был сжатым, но исчерпывающим. Сколько у нее было идей и озарений, какие длинные цитаты она приводила, даже не подозревая, что она все это помнит! Целую неделю она бежала по этому черно-белому экзаменационному туннелю. Это был мир, в котором лишь сухо шелестели экзаменационные листки и ее ручка скользила по бумаге, исписывая страницу за страницей. Элен оживала в тишине аудиторий, не слышала кашля соседей, их сосредоточенного сопения и бодрых инструкций преподавателей.
Между экзаменами она спала, забывалась благодатным сном без сновидений, ела одна, стараясь держаться подальше от людей, и гуляла вдоль берега реки, думая о следующем экзамене.
Это была самая длинная и самая короткая неделя в ее жизни. Ей казалось, что она уже бог знает сколько времени живет так, и при этом она сожалела, что это заканчивается, не успев толком начаться. И вот настал последний день, и Элен прошла по черно-белому кафелю к длинному ряду столов в последний раз… Она была слегка удивлена, увидев вокруг серые, измученные лица. Не может быть, чтобы она тоже так выглядела! Перед ней лежал текстом вниз знакомый продолговатый листок с вопросами и пустая тетрадь для ответа. Вот оно… вот он, конец!
Мимо нее прошелестела черная мантия экзаменатора, и что-то заставило Элен поднять глаза. Перед ней стоял Стефан. При виде него в душе Элен всколыхнулись вытесненные воспоминания о том, что происходило там, за стенами аудитории, но она усилием воли отогнала их. Нет, пока не время. Сперва покончи с этим.
– Можете начинать…
Стефан вынул большие пальцы рук из складок мантии и пошел к своему столу, стоявшему на помосте. Усевшись, он развернул «Таймс» и лениво принялся за кроссворд. Обычно он любил следить за студентами на экзамене. Его забавлял контраст между тем, что он целых три часа бьет баклуши, а студенты буквально выбиваются из сил. Но сейчас пустые клетки кроссворда расплывались перед глазами, а в голове опять зазвучал монотонный мотив.
Пэнси. Пэнси… Где она? Что сейчас делает? Пэнси ускользала от него, а он ничего не мог с этим поделать и был в ярости. Стефан чувствовал себя пожилым, нездоровым человеком, и вдобавок его мучило сознание собственной вины. Контрапунктом основному мотиву всегда звучала тема Беатрис. Дом, дети, семья… Затем опять Пэнси, ее шелковистая кожа, маленькие твердые груди и дразнящий призыв в ее глазах. Стефан снова скорчился, почувствовав, что в него вонзили острый нож. Пытаясь развеяться, он пошарил глазами по рядам, глядя на склоненные над столами головы. Ни одной такой же ослепительно-светловолосой головки, как у Пэнси! Никто не умеет вести себя с таким игривым изяществом… Стефан подошел к Элен и немного понаблюдал за ней. Она писала, не налегая яростно на перо, как другие, а плавно, уверенно водя ручкой по бумаге. Стефан представлял себе ее рассудительные, уравновешенные высказывания. Для него она, конечно, недостаточно темпераментна и слишком правильна, но вообще-то она умная девушка. Странная подобралась в Фоллиз-Хаусе троица. Пэнси и ее друзья. Пэнси…