Год Оборотня, или Жизнь и подвиги дона Текило
Шрифт:
Хотя вампиров – вернее, вампиресс, оказывается, иногда можно вполне по-человечески обмануть.
А в-третьих, в Чудурах, городе, подарившем свое имя величайшему лесному массиву северо-западной части континента, у дона Текило жила зазнобушка. Одна, значит, жила в Чудурах, другая – в Водеяре, и еще две – в Охохо. Ну и, конечно, седьмая или восьмая из жен – в Лугарице.
Предвкушая скорую встречу со старыми знакомыми, дон Текило пошел еще бодрее. насвистывая жизнерадостный мотивчик, иберрец высчитывал, когда он в последний раз нормально обедал. По всему выходило, что это случилось два дня назад, когда вор набрел на хижину монаха-отшельника. Какую веру исповедовал старик, дон Текило
Типчик в мантии, с чернильницей на шее и длиннющим свитком в руках, прыгал вокруг молящегося монаха и задавал ему вопросы. О смысле жизни, о том, что такое Высший Абсолют, как старик выбрал такой жизненный путь, где родился, почему не женился, удобно ли ему стоять на коленях, сколько локтей холста пошло на рубаху, были ли в семье отшельника душевнобольные, будут ли, сколько поклонодней требуется для морального просветления… Послушав, как алхимик выясняет у отшельника, какие участки его шишковидной железы как реагируют на божественное откровение, дон Текило вошел в хижину, собрал все найденные съестные припасы в мешок, рассудив, что святому человеку они все равно ни к чему. И точно, чутье не подвело вора. Когда иберрец выбрался из подпола, алхимик и монах бегали друг за другом кругами вокруг хижины. Алхимик, на чье лицо выплескивались чернила из переносной чернильницы, бежал академически правильно – руки полусогнуты, локти прижаты к корпусу, коленочки повыше, шаг пошире, а отшельник – с нехорошим красноватым блеском в глазах, с рычанием посреди спутанной бороды и с разбойничьей дубиной в руках…
Дон Текило мысленно поздравил себя с тем, что не стал проявлять излишнее милосердие: еще неизвестно, чем забег за алхимиком закончится, но наверняка отшельнику понадобится соблюсти строгий пост, чтобы отмолить грех впадения во гнев.
А одним преследователем больше, одним меньше – для настоящего вора тьфу, мелочь.
Правда, заслышав вчера интеллигентное «Эй! Господин в рваном костюме и волчьей шкуре на плечах! Да-да, вы, с лысинкой! Позвольте задать вам несколько вопросов ряди развития кавладорской алхимии!» дон Текило на мгновение растерялся. Хорошо, потом догадался изобразить оборотня. Алхимик залез на дерево и, неуклюже пристроившись на ветке, принялся конспектировать вой. А там и натуральный волк прибежал, у носатого типа было, чем заняться.
А Текило подобрал котомку с остатками припасов и сбежал.
Долго бежал.
Вот, наконец, добежал до края Чудурского леса. Теперь осталось добрести до чьего-нибудь жилища – очень желательно, что человеческого, и все. Да здравствует возвращение в цивилизацию! Потом украсть лошадь, а лучше – экипаж с шестеркой цугом, и в Иберру. в карете, на мягких подушках, останавливаясь у каждого постоялого двора, изучая местные кулинарные пристрастия и собирая пожертвования… допустим, на алхимические исследования возможности приручения драконов.
Составив план на ближайшее будущее, дон Текило, путешествующий по берегу Ледяного Океана насвистывая и дожевывая краюшку, был вынужден скорректировать его уже через час с четвертью.
Причина была простая, но очень весомая: нос благородного дона учуял выпивку.
Деревянная русалка сонно уткнулась в покрытый илом прибрежный камень. Около десятка мужчин горячо обсуждали, что делать дальше – вытаскивать корабль на берег целиком, или пусть его еще маленько поплавает. Еще пятеро деловито расправляли на ветках спускающихся к пляжу сосен полосатые – красные с синим – паруса, сооружая временный навес, долженствующий уберечь от непогоды команду и корабельное имущество. И еще человек двадцать пристроили к возвышавшемуся над водой борту временные сходни и перетаскивали груз из трюма на берег.
Дон Текило подкрался ближе и убедился в том, что чутье снова его не подвело. Семь бочек уже стояли на берегу, а двое матросов катили восьмую. А из трюма показывался краешек девятой.
Не мешкая, дон Текило спустился с обрыва вниз и поспешил к морякам.
– Добрый вечер!
– Добрый, добрый… И вам не кашлять… - вразнобой ответили моряки – кто по-буренавски, кто, как и конспирирующийся вор, по-кавладорски. Дон Текило заметил, что моряки начали посматривать наверх, чтобы вспомнить, при какой фазе луны местные оборотни наиболее активны, а кто-то и того хлеще – поудобнее ухватил топор, и поэтому вор поспешил представиться:
– Я путешественник, случайно заблудился в Лесу. Позвольте представиться: дон Текило Альтиста, э-э… дипломированный алхимик.
– Алхимик? – с уважением почесали затылки моряки.
– Да. Изучаю… - дон Текило лихорадочно принялся соображать, чего ж такое он изучает. – Изучаю драконов.
– Драконов? – еще более уважительно охнули его собеседники. – Ну, тогда-сь понятно.
– Прошу прощения, любезнейшие, - убедившись, что его вранье пришлось к месту, дон Текило начал копировать поведение приснопамятного носатого типа. Даже достал чернильницу, которую чисто автоматически, воровской практики ради украл у настоящего алхимика. Правда, чернила из нее давно вылились. – Не могли бы вы прокомментировать, что именно вам понятно? Я должен записать ваше объяснение. Кстати, у кого-нибудь пергамент есть, а то у меня запасы кончились? А, спасибо…
Быстроногий мальчишка-юнга, изо всех сил таращивший глаза на диво дивное – ученого человека с лысинкой и в волчьей шкуре, выбравшегося из чащобы, - поднес какой-то обрывок.
– Да, хорошо. А чернила?
Нашлись и чернила. Дон Текило присел на ближайший камень, достал из-за пазухи перо дикой утки (случайно завалялось), каллиграфически вывел: «Протокол допроса». Судя по восхищенным вздохам, исторгнувшихся из глоток морских вол…тьфу-тьфу-тьфу, волков в Чудурском Лесу оставим; - судя по тому, с каким восторгом морские бродяги смотрели на руны, выводимые доном Текило, все поголовно были неграмотны.
Дон Текило плотоядно усмехнулся.
– Итак, любезнейшие. Что вы имеете сообщить про драконов?
«Любезнейшие» малость поцапались, на время уподобившись спорящим за право голоса крокодильчикам Тройного Оракула, потом, нехотя, закусив края бород, уступили капитану.
У капитана было широкое открытое лицо, борода по буренавской моде – до пупа, многообещающе пузатый кошель на поясе и занимательнейшая история про драконов.
– Значитьца, вышли мы из Водеяр… Днесь так восемь назадь… воть… Идем, значитьца, вдоль бережку, а вчерашнего днясь глянь – дряконь лятить. Мы – ах, твою […], давай пужаться. А дряконь в море – буултыхь!
– И что? – переспросил иберрец.
– И ни […] – с трогательным удивлением протянул капитан. – Потомь, значитьца, онь выплываеть, да у него в зубьях киёнок…
– Кто? – спросил дон Текило, опасаясь, что разучился понимать по-буренавски, и моряки хором сказали, что в зубах дракона был китенок. Кит, сударь, неужели не знаете? только ма-аленький…
– Киёнка дряконь, значитьца, […], - продолжал капитан. Видимо, он не привык рассказывать длинные истории – в описании событий все чаще и чаще мелькали слова сугубо морского обихода, крайне полезные, когда вам проплывающая мимо акула откусывает ногу. – А сам взлятаить.