Год огненного жениха
Шрифт:
– Пусть уже купит и угомонится. Сил нет больше слушать про его драндулет!
Когда у Пети не было живых слушателей, он тренировался на предметах, так сказать, неодушевленных. Верочка из отдела логистики утверждала, что однажды видела своими глазами, как Петя рассказывал тушке трески, чем выгодно отличается пятиступенчатая коробка передач от четырехступенчатой. Треске деваться было некуда, она была мороженая, уплыть не могла, поэтому молчала, как и положено молчать рыбе, и, кажется, совершенно удовлетворяла Петю в качестве слушателя.
Надо сказать, что «Планктон» была компанией сравнительно молодой. Возникла
– Потом логистику наладим, тогда и свежую охлажденную рыбку людям повезем. А лучше, так рыбу прямо на местах и выращивать. Рыбные фермы – во всем мире давно известная и хорошо зарекомендовавшая себя вещь. Можно и у нас построить, было бы желание у людей и дотации у государства.
Дотации Павел Семенович очень уважал и умел их добывать и использовать с толком. Ни одна живая душа не могла бы сказать, чтобы «Планктон» под руководством Павла Семеновича упустил бы хоть копеечку из отпущенных казной денег. Истрачено и освоено было все до последнего рублика. Но зато и бизнес у Павла Семеновича плавно развивался и шел в гору, а у многих его конкурентов рушился.
Все знали, что в «Планктоне» регулярно выписываются сотрудникам премии и выдаются бонусы, а в «Треске и компании» понижение заработной платы чуть ли не вдвое уже третий раз за год. «Смелая килька» еще как-то держится, а вот «Волдырь на шпроте» близка к банкротству, потому что раз за разом целые партии товара прибывали в некондиционном состоянии.
– И ладно бы они испорченный товар списали в убытки, нет, пустили его в продажу. Говорят, что не знали. Врут! Конечно, все знали, но не хотели признать товар испорченным.
Допустим, в продажу попала не вся партия. Но часть испорченного товара до прилавков точно дошла. И люди купили. И принюхались. И возмутились. Дело дошло до суда, и теперь «Шпрота» не знает, куда деваться от многомиллионных судебных исков.
В общем, коллектив компании был готов молиться на своего Павла Семеновича, который, словно опытная акула, плавал в волнах отечественного бизнеса, распугивая вокруг себя мелкую рыбешку и поглощая более крупную. Но сотрудникам в подавляющем большинстве не было до этого никакого дела. Они-то плыли под боком у этой самой акулы и поэтому чувствовали себя полностью ею защищенными. Такое вот очень удобное и уютное путешествие получалось. И все сотрудники держались за свои рабочие места.
К трем часам дня пятницы, когда бухгалтерия обычно начинала выдавать деньги, терпение у всех было уже на исходе.
– Господи, да скорей бы уж деньги начали выдавать!
– Сил нет дольше терпеть.
– И что они так тянут?
Надо сказать, что зарплата перечислялась сотрудникам, как и полагается в приличных местах, на пластиковую карточку. О данных перечислениях всем уже к полудню пришло уведомление на телефон. Но вот всякого рода премии, проценты и все такое выдавались лично на руки сотрудникам. Почему так происходило? Ну, этому у Павла Семеновича могло быть объяснение, вот только спрашивать его ни у кого в голову не приходило. Все с удовольствием расписывались по старинке и получали приятно шуршащие бумажки.
– И кто выдумал, что электронные деньги – это благо?
– Нет, и не может быть ничего лучше новенькой хрустящей банкноты.
И вот сегодня, в этот знаменательный день, когда сотрудники должны были быть осчастливлены и обанкночены всем дружным коллективом, случилось непредвиденное. Когда нетерпение достигло апогея, из бухгалтерии показалась Мария Федоровна, которая обычно занималась выдачей денег. Но на сей раз вместо заветной ведомости, в которой против фамилий сотрудников были проставлены те или иные суммы, где с четырьмя нулями, а где и с пятью, в руках у Марии Федоровны был платочек, который она судорожно комкала. И судя по состоянию этого платочка, ему уже и так досталось изрядно.
Но не платочек привлек к себе внимание сотрудников, а сама Мария Федоровна, которую трясло и пошатывало. Лицо у Марии Федоровны также не вызывало оптимизма. Оно было несчастное и бледное. Она пронеслась через весь офис, не обращая внимания на обращенные к ней возгласы сотрудников, и стремительно скрылась за дверями кабинета директора.
Весь офис замер в ожидании неминуемой катастрофы, приближение которой каждый невольно почувствовал. Какое-то время ничего не происходило.
А затем голос Павла Семеновича громко воскликнул:
– Нет! Маша, это какая-то ошибка!
В ответ раздался плачь Марии Федоровны и ее сдавленный лепет.
– Я не верю! – прокричал Павел Семенович. – Маша, этого просто не может быть!
Мария Федоровна снова что-то залепетала. А Павел Семенович вопил во всю мощь своих легких:
– Только не здесь! Только не у меня!
Теперь в его голосе было слышно что-то похожее на отчаяние, отчего все сотрудники буквально похолодели. Затем произошло нечто и вовсе жуткое. Павел Семенович выскочил из своего кабинета БЕЗ ПИДЖАКА! В одной рубашке и галстуке. В таком виде он пронесся в направлении, обратном тому, которое только что проделала Мария Федоровна, и скрылся за дверями бухгалтерии.
Уже вовсю рыдающая Мария Федоровна просеменила следом за директором, но была перехвачена сотрудниками. Ее взяли в плотное кольцо, так что ей было не вырваться.
– Что случилось?
– Маша, умоляю, у меня сердце, ты же знаешь, мне нельзя волноваться. Скажи прямо, что происходит?
– Да! Почему Павел Семенович без пиджака?
Последний вопрос был задан не без умысла. И надо было знать любовь Павла Семеновича всегда и всюду выглядеть безукоризненно и прямо-таки идеально, чтобы понять сейчас тревожное состояние сотрудников, в которое их повергла пусть и безупречно чистая, идеально отглаженная, но РУБАШКА их начальника! Никогда раньше им не доводилось лицезреть не то что спину этого изделия, но даже его переднюю часть. Рубашка Павла Семеновича всегда и при любых обстоятельствах была прикрыта пиджачной парой. И если уж Павел Семенович снимал пиджак, то жилетка всегда оставалась на нем. Без жилетки он позволял себе оставаться лишь наедине с самим собой. И вот сейчас он выскочил из своего кабинета, даже забыв про жилетку, в одной рубашке, все равно что голый. Сотрудники «Планктона» были потрясены.