Год палача
Шрифт:
– Меня кто–то заказал? Кто? Сколько вам заплатили? Я заплачу гораздо больше, если выпустите меня. Я заплачу вам сто тысяч и дам еще, если скажете, на кого работаете.
– Это несерьезный разговор. Если я сохраню вам жизнь, то мы поменяемся ролями. Не так ли? Где гарантии, что я получу эти деньги? – ответил я, слыша за дверью тяжелое дыхание Козлова.
– Деньги здесь, в доме, – с трудом сказал он. – Можете взять их… только поскорее, я не выдержу…
– Где конкретно?
– На втором этаже… в кабинете… в сейфе, – он пыхтел и задыхался,
– Надеюсь, сюрпризов там не будет? Впрочем, в ваших интересах, чтобы я вернулся с ними как можно скорее. Какой код?
Он, торопясь, назвал шифр сейфа, и я направился в кабинет. Это была просторная комната, заставленная всевозможной оргтехникой. За письменным столом из мореного дуба я увидел вмонтированный в стену сейф. Код, сообщенный Козловым, оказался верным, и через минуту дверца открылась, а перед моим взором предстали пачки новеньких стодолларовых банкнот в банковской упаковке. Их было двадцать – неплохие отступные. На нижней полке лежал ТТ и три полные обоймы к нему, а под ним – пухлая папка–скоросшиватель с какими–то бумагами. Я оглядел кабинет в поисках подходящей тары для этого добра, и вдруг внимание привлек бонсай, стоящий в изящной плошке на антикварном столике у окна.
Карликовая яблонька казалась здесь инородным предметом, не соответствующим имиджу в общем–то ограниченного интеллектуально хозяина виллы. Подойдя к этому чуду поближе и внимательно присмотревшись, я заметил под плошкой несколько крупинок почвы. Известно, что бонсай раз в год пересаживают, подрезая корни для ограничения и замедления роста растения, но вряд ли это делали здесь, в кабинете, да и маловероятно, чтобы при этом работник оставил за собой грязь очевидно, что растение недавно вынимали из плошки, на что указывала влажная рыхлая почва, еще не успевшая слежаться и уплотниться. Это обстоятельство несколько озадачило меня, но раздумывать было некогда, и я снова принялся за поиски упаковки. В одном из шкафов нашёл объемистый пакет и быстро сложил в него содержимое сейфа, а закрыл дверцу, установив шифр, и тщательно протер ее платком, за собой все следы, я уже собирался выйти из кабинета, как вдруг иная догадка остановила меня на полпути, заставив вернуться к столику. Осторожно потянув растение, я вынул его из плошки и запустил руку в грунт. Пальцы нащупали какой–то плоский предмет. Это был золотой портсигар старинной работы, украшенный эмалевой росписью И инкрустированный бриллиантами, изумрудами и рубинами. Он был довольно увесистым и стоил целое состояние, что было ясно даже непрофессионалу. Но каково было мое изумление, когда я, обтерев его от почвы открыл крышку. Луч света, пробивающийся сквозь щель жалюзи на груду бриллиантов, уложенных плотным слоем на дно портсигара и они заиграли всеми цветами радуги. Здесь было никак не меньше тысяч карат, и все камни –довольно крупные. Так случилось, свое время мне пришлось научиться разбираться в "камешках". Так вот значит, где Козел хранил свое богатство, подумал я с улыбкой, – но оригинально и хитро… Здесь около двух миллионов, а может и больше. Не слабо… И, главное, всегда под рукой. Но тебе не повезло Козел, очень не повезло.
Я спрятал портсигар в карман куртки и вернул яблоню на место, аккуратно вытерев за собой столик и плошку. Осторожно выглянув сквозь щели жалюзи в окно, я с беспокойством обнаружил, что у мангала остался только один "боец", занятый приготовлением шашлыка, а двое других вероятно, решили сделать обход территории. Если кому–то из них придет в голову проведать босса, то это может здорово осложнить мне жизнь.
Я Заспешил вниз, стараясь держаться подальше от окон, но в доме по–прежнему было тихо. Когда я вернулся в сауну, Козлов не ответил на мой клик. Убрав вешалку и распахнув дверь, я обнаружил его лежащим на полу уже без признаков жизни и красным, словно сваренный рак. Оставаться здесь дольше не было смысла, но ко мне вдруг пришла одна безумная идея, заставившая злорадно ухмыльнуться. К сожалению, ничего подходящего в сауне не было, и мне пришлось сорвать с плавок Козлова декоративную пряжку, которой я выцарапал на липовой обшивке едва заметную надпись: "Сне…", – а затем вложил пряжку ему в руку, зажав между большим и указательным пальцами. Покончив с этим, я закрыл дверь, подперев ее вешалкой и все протер платком.
Виллу я покинул тем же маршрутом, которым пришел, преодолев двадцать метров, что отделяли дверь черного хода от потайной калитки, незамеченным. Куда рискованнее было выйти через калитку в проулок, так как из–за невозможности видеть, что там происходит, вполне можно было напороться на нежелательных свидетелей. Но, к счастью, когда я проскользнул за пределы ограды, никого поблизости не оказалось. Закрыв калитку, я быстрым шагом дошел до перекрестка и свернул к стоянке, а минут через десять уже ехал по шоссе прочь от поселка.
Вернувшись домой, я разложил на столе свою добычу. После более тщательного изучения содержимого портсигара, пришлось сделать вывод, что я ошибся в первоначальной оценке камушков раза в два, так как среди них нашелся один особенно крупный, чистой воды и без изъянов. Он тянул тысяч на пятьсот, а близких к нему по качеству и весу было еще три. Достав бутылку "Мартеля" и бокал, я налил себе до половины и задумался, как быть дальше. Хранить в квартире такое богатство было рискованно, нужно завтра же отвезти все это в тайник. Но главное – требовалось выждать какое–то время, воздержаться от проведения акций, чтобы дать возможность взойти семечку, брошенному мной в благодатную почву подозрительности и взаимного недоверия среди бандитов. Я был почти уверен, что те три буквы, нацарапанные на стене, еще сыграют свою роль в той большой игре, которую затеял. А этот тайм–аут я использую для тщательной подготовки к предстоящей войне.
Убрав деньги и портсигар с бриллиантами в пакет, я придвинул к себе папку и раскрыл ее, не питая особых надежд, что обнаружу в ней нечто достойное моего внимания. Но как я ошибался! Мельком пробежав взглядом первую страницу, я вдруг понял, ЧТО попало мне в руки. По существу, это было подробное досье на всех активных участников "бригады" и других "бригадиров" группировки Сулеймана, а также кое–что и на него самого. Был здесь компромат и на "конкурирующие фирмы", и на некоторых городских и областных чиновников, судей, прокуроров и сотрудников милиции, обслуживающих группировку или имеющих с ней какие–то контакты.
Все это богатство было скрупулезно собрано и подшито в соответствующих разделах, разделенных разноцветными пластиковыми листами для удобства пользования. Сказывалось бывшее комсомольское прошлое господина Козлова, имевшего немалый бюрократический опыт функционера. Некоторые листы были полны загадочных цифр и символов, разгадать которые мне еще предстояло, некоторые представляли собой расписки за полученные суммы вознаграждений от тех самых лиц, на которых было заведено досье. Видимо, они были нужны Козлову, чтобы держать свою агентуру на коротком поводке. Но два последних раздела оказались особо интересными. В них содержалась информация об "экономической" деятельности группировки и "бригады", о взаимных расчетах внутри ее, связях с банками, в том числе и номера счетов в зарубежных банках с обозначенными в них суммами. В общем, папку можно было назвать очень ценным приобретением. Она стала еще одним, пусть и неожиданным, козырем в моих руках.
Глава 4
МАРЬИН
Майор Марьин шел по коридору Управления, продолжая размышлять о причинах своего экстренного отзыва из отпуска. На ходу он здоровался с сослуживцами, на лицах некоторых замечал сочувствие. Это раздражало его еще больше. Который год ему не удавалось полноценно отдохнуть, а о летнем отпуске приходилось только мечтать.
Вот и теперь срочная телеграмма "достала" его в Сочи, куда он вырвался погреться на солнышке и подышать благоуханием весны, давно иступившей здесь в свои права. В это время еще не было наплыва отдыхающих, и потому он без проблем устроился в довольно скромной, но приличной гостинице. Сразу же Марьин отправился к морю, совершил, несмотря на холодную воду, ритуальное омовение, после чего блаженно растянулся на теплых камнях, отрешившись от всего суетного.
Прошедший год выдался крайне напряженным и нервным, и майор все чаще подумывал о том, как уйти со службы. Он чувствовал неудовлетворенность своей работой в Управлении и накопившуюся за многие годы усталость, не столько физическую, сколько моральную. Практически одно серьезное дело, которое он вел, так и не дошло до суда, хотя Им было сделано все возможное, чтобы его подопечные не ушли от заслуженного наказания. Всякий раз какая–то неведомая сила приводила в действие скрытую пружину бюрократического механизма и стопорила тщательно подготовленные дела, в лучшем случае отправляя их на бесконечные доследования, а порой забирая их у него. Были факты и похуже, но он бессилен был с ними бороться, уж очень влиятельными покровителями обзавелись "крутые". Именно собственное бессилие перед системой и бессмысленность адского труда, затраченного вхолостую, давили на Марьина тяжелым грузом.