Год в Провансе
Шрифт:
— Что вы видите? — крикнул он из ванной.
— Воду, — честно ответил я.
— Formidable. [207] Значит, все в порядке.
Он запаял трубу и отправился домой смотреть регби по телевизору.
Мы начали делать уборку и объяснять друг другу, что все не так уж плохо. Ковер высохнет. Мусора совсем немного — всего одно ведро. Следы от паяльной лампы можно будет закрасить. В целом, если не смотреть на канаву, зияющую в полу, ремонт можно считать законченным. Выбора-то у нас все равно нет. До воскресенья оставалось всего несколько часов.
207
Прекрасно (фр.).
Мы ожидали гостей не раньше чем к половине двенадцатого, но явно недооценили ту притягательную силу, которую для любого француза имеет шампанское. Первый стук в дверь раздался в десять тридцать. В течение часа собрались и все остальные за исключением Дидье и его жены. Смущенные, вежливые и непривычно нарядные, они выстроились вдоль стен гостиной и лишь изредка оставляли свое безопасное убежище, ради того чтобы схватить кусочек съестного.
Выполняя свои обязанности по наполнению бокалов шампанским, я открыл еще одно неописанное ранее принципиальное различие между англичанами и французами. Когда англичанин приходит в гости, он сразу же вцепляется в свой бокал и не выпускает его из рук, пока разговаривает, ест или курит. Когда зов природы, требующий использования обеих конечностей, все-таки заставляет его расстаться с бокалом, он старается хотя бы не упускать его из виду.
У французов все по-другому. Сделав глоток, они тут же ставят бокал на стол. Скорее всего, это объясняется тем, что для беседы им необходимы обе руки. Таким образом, бокалы собираются в группы, и через пять минут никто уже не может отличить один от другого. Не желая пить из чужого бокала и не в силах найти собственного, гости с тоской смотрят на бутылку шампанского. Хозяин приносит чистую посуду, и процесс тут же начинается сначала.
Я прикидывал, насколько хватит нашего запаса бокалов и как скоро придется переходить на чайные чашки, когда услышал знакомый стук дизельного двигателя. Выглянув в окно, я убедился, что во дворе стоит грузовик Дидье. Через минуту они с женой вошли в дом через заднюю дверь. Это было странно. Я знал, что у Дидье имеется нормальная легковая машина, а его жена, с ног до головы одетая в тончайшую шоколадного цвета замшу, наверное, очень неуютно чувствовала себя на потертом сиденье грузовика.
Кристиан поманил меня в сторону.
— У нас небольшая проблема, — сказал он. — Тебе лучше выйти на улицу.
Я вышел следом за ним, а Дидье под руку вывел мою жену. Оглянувшись, я обнаружил, что и остальные гости высыпали во двор.
— Voil`a, — сказал Кристиан и показал на грузовик Дидье.
В кузове на месте бетономешалки стоял громоздкий предмет неопределенной формы. Он был завернут в блестящую зеленую бумагу и украшен красно-сине-белыми бантиками.
— Это вам от нас, — объявил Кристиан. — Allez. Разверните его.
Дидье сделал из своих ладоней подобие стремени и без всякого видимого усилия, не вынимая сигареты изо рта, подсадил мою жену в кузов. Я забрался сам, и вместе под бурные аплодисменты и пронзительный свист штукатура Рамона мы сорвали зеленую упаковку.
Под ней оказалась старинная жардиньерка, массивная и круглая, вырубленная из цельного куска камня задолго до изобретения камнетесных машин. У нее были толстые, слегка неровные стенки чудесного, выцветшего от времени серого цвета. Внутри, в черной влажной земле, уже росли примулы.
Мы не знали, что и как сказать. Удивленные и растроганные, на плохом французском, мы изо всех сил пытались выразить свою благодарность. Нас выручил штукатур Рамон.
— Merde! — сказал он. — У меня пересохло во рту. Хватит речей. Давайте выпьем.
Первоначальная неловкость быстро испарилась. Пиджаки были повешены на спинки стульев, и за шампанское взялись уже всерьез. Мужчины водили своих жен по дому, хвастались результатами своего труда, показывали им английские краны с надписями «холодная» и «горячая», выдвигали ящики шкафов, чтобы проверить, хорошо ли сработал столяр, и, как любопытные дети, старались все потрогать руками.
Кристиан быстренько организовал бригаду для выгрузки жардиньерки, и мы с ужасом наблюдали, как восемь не вполне трезвых мужчин в своих лучших воскресных костюмах по двум тоненьким досочкам опускают ее на землю. Руководила операцией мадам Рамон.
— Ничего не скажешь, les braves hommes, [208] — похвалила она их. — Постарайтесь только не пачкать руки.
Первыми собрались уходить Меникуччи. Отдав должное паштетам и сырам, пирогам и шампанскому, они спешили домой к позднему ланчу, но при этом не могли пренебречь светскими процедурами. Обход комнаты, пожатия рук, обмен поцелуями и пожелания bon app'etits продолжались пятнадцать минут.
208
Храбрецы (фр.).
Все остальные, похоже, никуда не спешили. На столе было еще полно еды и шампанского. Рамон добровольно взялся развлекать всю компанию, и каждый его новый анекдот был смешнее и неприличнее предыдущего. Рассказав, как можно определить пол голубя, посадив того в холодильник, он на минуту умолк, чтобы сделать глоток шампанского.
— Не понимаю, как такую приличную женщину угораздило выйти замуж за этого старого похабника, — вслух удивился Дидье.
Рамон неторопливо поставил бокал на стол и раздвинул руки, как это делают рыбаки, когда хотят показать, какая рыба сорвалась у них с крючка. К счастью, дальнейшие объяснения были остановлены куском пиццы, который жена засунула ему прямо в рот. Наверное, она слышала все это раньше.
Солнце уже ушло с нашего двора, когда и остальные гости начали церемонию прощания, то и дело прерывавшуюся ради одного последнего бокальчика.
— Поехали с нами, — пригласил нас Рамон. — Самое время для ланча. Или для обеда. Сколько сейчас времени?
Мы ели и пили уже четыре часа, и нам с женой даже думать не хотелось о кускусе, которым соблазнял нас Рамон.
— Ну ладно, — неохотно отступился он. — Раз вы на диете, tant pis. [209]
209
Ничего не поделаешь (фр.).
Он отдал ключи своей жене, а сам развалился на пассажирском сиденье, заранее улыбаясь при мысли о вкусной еде. Остальные гости решили присоединиться к нему. Мы помахали им рукой и вернулись в пустой дом к пустым тарелкам и пустым бокалам.
Через окно мы полюбовались на старинную каменную жардиньерку с яркими пятнами цветов. Для того чтобы перетащить ее со двора в сад, потребуется как минимум четыре человека, а собрать четырех человек в Провансе невозможно без длительных переговоров, нескольких визитов для осмотра фронта работ, нескольких бутылок вина и горячих споров. Даты будут назначаться и тут же забываться. Плечи будут подниматься к небу, а время будет идти. Возможно, к весне нам и удастся установить жардиньерку на отведенное ей место. Мы уже научились считать время сезонами, а не днями или неделями. Прованс не собирался ради нашего удобства менять темп своей жизни.