Год в «Звездолёте».
Шрифт:
Первый же душ поверг нас в уныние: вода оказалась такой, что после мытья головы волосы стояли дыбом, глаза слипались. Мы высказали недовольство такой «баней», и через некоторое время вода стала мало чем отличаться от обычной…
После хорошей физнагрузки сижу в кресле с приятным ощущением в мышцах. Но что это за запах?! Герман стоит у камбуза и разогревает галеты. Может быть, он намекает мне, дежурному, что пора ужинать?
Запах слегка подгоревшего хлеба щекочет ноздри, «Поджаривание» галет — наша технология улучшения их вкусовых качеств. Этот давно известный способ вновь открыт нами совершенно случайно. Как-то я уронил галету на пол; выбрасывать было
Мы слышим по громкой связи голоса врачей-клиницистов; они пришли «допрашивать» нас. Но по распорядку дня сейчас время Германа: он должен проводить свои наблюдения, связанные с измерением артериального давления. Мы в растерянности. Но, немного посовещавшись, отдаемся в руки своего врача — Германа.
После замеров мы, как обычно, «даем интервью» пришедшим специалистам, которые с пристрастием «набрасываются» на нас. Мы, конечно, им рады, что ни говори — «свежие люди», новые собеседники. Герман — наш бортовой врач, только что производивший медосмотр, — докладывает состояние нашего здоровья, стараясь как можно гуще пересыпать свой доклад латынью. Мы с Борисом понимающе улыбаемся — хорошо освоили эту терминологию и знаем, о чем речь.
Герман сообщает, что иногда у нас наблюдается сухость слизистых носа и горла и мы закапываем в нос персиковое масло. А в целом все в порядке, если не считать, что кожа на пальцах рук задубилась и иссушилась настолько, что трудно пробить ее иглой при взятии крови. Это следствие наших «огородных дел»: при сборе растений работать приходится без перчаток, так как в них снижается чувствительность пальцев и сильно потеют руки. Видимо, смола, на которой произрастают наши растения, иссушает кожу рук.
Слушая разговор Германа с медиками-клиницистами, нахожу подтверждение тому, что все мы трое, стараясь оценить свое собственное самочувствие, ревниво следим друг за другом. Герман сообщил терапевтам, что вчера «чувствовал желудок» и сразу же стал апеллировать к нам с Борисом, надеясь, что и мы испытывали то же. Но мы отрицаем такой симптом, а ему очень хотелось бы нашим признанием успокоить себя. Но что поделаешь, помочь ему мы просто не в состоянии. А он рассчитывал. Ведь было же раньше так. Как-то у него стали кровоточить десны, и он настойчиво допытывался у нас, не испытываем ли мы то же. Мы отрицали, и это его расстраивало. Но тогда он не ошибся — через некоторое время у нас действительно десны стали кровоточить.
За последнее время я немного похудел и решил сбавить вечернюю физнагрузку, хотя с функциональной пробой вчера справился хорошо: крутил педали до 1500 килограммометров, а обычно только до 1400. «Потолок» Германа достигает 1800 килограммометров, а Борис крутит педали и до 2000 килограммометров…
26 апреля. Вновь наступил «лунный» день. В оранжерейном отсеке вспыхнул яркий свет. Когда из него переходишь в жилой, кажется, попадаешь в темную комнату. Свет оранжереи определенно положительно действует на наши эмоции, даже настроение улучшается. И это, наверное, не случайно. Давно известно, что с освещенностью связана интенсивность биологических процессов, протекающих в организме. В нашем жилом отсеке свет и краски почти не меняются. Освещенность же поверхности Земли в течение суток изменяется в 300 миллионов раз. И, быть может, правы те ученые, которые считают целесообразным иметь в космическом корабле суточные колебания освещения: в дневные часы
Позади уже четыре вегетации. Наши растения развиваются нормально. И это несмотря на то, что к ним постоянно поступает конденсат, содержащий продукты нашей жизнедеятельности, выделяющиеся через кожу и легкие. До чего же они неприхотливы!
Вечером перед ужином вдруг почувствовали запах горелого пластика. Жилой отсек окутало дымом. Пожар! Дышать стало трудно. Немедленно сообщили о случившемся на Командный пункт и включили специальное устройство, поглощающее примеси. Дым стал постепенно рассеиваться, и через два часа запах гари совсем пропал. Что же произошло? Был ли этот пожар запланированным или произошла на самом деле авария?
Тут я вспомнил трагическую гибель трех американских космонавтов, заживо сгоревших в гермокамере макета космического корабля. «Хорошо, что в атмосфере наших отсеков не больше двадцати двух процентов кислорода», — невольно подумал я. Позже выяснилось, что «происшествие» было плановым.
30 апреля. После очередного взятия крови из вены я почувствовал себя плохо.
— Полежи! Я за тебя подежурю, — сказал Герман и расстелил мой спальный мешок. И хотя я отказался от помощи, его внимание меня тронуло.
Для упражнения зубов и укрепления десен нам передали жевательную резинку — ведь наша пища слишком нежна и не обеспечивает достаточной нагрузки на жевательный аппарат. Кроме того, она хорошо очищает зубы. Теперь со стороны мы, наверное, представляем странное зрелище: в тусклом свете лампочек двигаются хмурые, бледные и постоянно жующие фигуры…
Ночью снова проснулся от зубной боли: пломба все-таки выпала. После завтрака с помощью Германа мы приготовили по инструкции зубной цемент, и я сам поставил себе пломбу. Посмотрим, что будет дальше. В крайнем случае при сильной боли можно использовать практически неисчерпаемые возможности нашей бортовой аптечки. И есть же, наконец, у нас на борту свой врач — Герман!
Вечером мылся под душем — вода была хорошая. Вспомнил, как в прошлом году летом купался в Москве-реке. Как хочется поплавать! Хотя бы в бассейне. Когда же будет столько воды, чтобы ее хватило не только напиться и вымыть руки, но и принять ванну!
Мы получили праздничный рацион и с ним поздравления с предстоящими первомайскими праздниками. Грустно, за бортом сейчас весна, солнце, первая зеленая травка. Воздух свежий и прозрачный, с горьковатым запахом тополя. По утрам бывает, наверное, прохладно. Многие поедут в праздники за город. Улицы уже расцвели флагами. Скоро зажгутся гирлянды разноцветных огней…
Вечером за ужином мы с Борисом заговорили о жизни, о счастье, о любви.
— Как там моя Диночка? — с грустью произнес он, разглядывая фото жены. — Достается, наверно, ей от дочки.
В этих словах было столько тепла, столько любви и преданности семье, дому.
Вспоминая прошлогодние первомайские праздники, я спрашивал себя: было ли мне тогда радостнее, веселее, лучше, чем теперь? Да, конечно. Но тогда не было того, что есть сейчас. Каждый день нашей жизни здесь наполнен особым смыслом. Мы живем и трудимся для науки, и пусть нормальная жизнь у нас только в мечтах, мы знаем во имя чего терпим лишения, а это не так уж мало…