Год великого перелома
Шрифт:
— Лежи, Пашка. Где топор? Я ему гужи обрублю…
Но лошади сами, без человеческого приказа подались вспять, оглобли упряжек расцепились. Можно было разъезжаться. Матрос не стал выдирать из вяза топор. Он взял встречную лошадь под уздцы и свел ее с дороги в глубокий снег. Сопронов схватил из передка шустовское ружье. Матрос же прыгнул в свою повозку и тронул вожжи. Сопроновская лошадь вплавь, рывками выбиралась на твердое место. Павел шевельнулся в тулупе, слегка привстал и узнал Сопронова. «Он, — подумалось Рогову. — Опять с ружьем. Куда бы такую рань?» Василий
«Чего это занесло меня на залесенскую дорогу?» — подумал Сопронов. Он положил ружье в передок санок. Взялся за вожжи. И сразу забыл Сопронов про побег Шустова. Сыновья Данила Пачина напомнили ему о родной деревне Шибанихе. Он начал прикидывать, что делать дальше: «Так. Значит, так. Скачков приедет не раньше ночи. Да за это время они все по родне растащат! Все попрячут. Нет, нельзя ждать Скачкова, надо самим! Догадаются ли Веричев с Усовым и Гривенником сходить с описью к Гаврилу Насонову? Учительша — эта только бумаги писать… Гаврила — опишем и Данила возьмем за жабры. Нонче Пачин не вывернется…»
Так думал Сопронов. Думал, гадал: то ли повернуть в Ольховицу, то ли ехать в Шибаниху.
«В Шибаниху! — вдруг твердо решил он. — Еще успею. Теперь не ускочат…»
Он решительно выехал к шибановской отворотке, куда только что скрылись братья. План уже выстраивался в голове. «Что сделать в первую очередь? Собрать комиссию. Группу, а то и две. Кого в группу? Митя Куземкин поведет одну группу, он, Сопронов, вторую. Чтобы успеть, пока не очухались. Куземкина в группу — раз, он, Сопронов, — два. Селька, братан, — три. Володя Зырин, счетовод, — четыре. Лыткин — пять, Кеша Фотиев — шесть. Для счету сгодится и Носопырь. Нет, не выйдет, пожалуй, на две группы! Придется одной…»
Так думал он, погоняя кобылу, возбужденный и радостный: «Пришли, пришли знатные времена. Дремать некогда. С кого бы начать? Знаем, с кого начать…»
Сопронов запалил кобылу. Она вся потемнела от пота, белые хлопья появились в паху. В деревне он кинул вожжи на колья своей изгороди, схватил из санок ружье и вбежал в избу. Минуты через две из ворот выскочила Зоя, она побежала собирать намеченных членов… Потом, на ходу что-то пережевывая, появился Селька, он двинулся открывать красный шибановский угол, в котором всю зиму топил печь и подшивал газеты.
Не больно-то жарко натопил Селька в бывшей конторе, в половине лошкаревского дома! Вторые рамы имелись не в каждом окне, двери ничем не обиты, печка-щиток давно потрескалась.
Первым в читальню явился Миша Лыткин в своей желтой дубленке. На полах шубы намерзли ледяные бубенцы, они слегка побрякивали. Он снял шапку, но от холода сразу надел, отчего постеснялся читать, вернее глядеть картинки в газетах. (Читать, не снимая головных уборов, Селька не разрешал.) Вторым пришел Володя Зырин — продавец кооперации, он же счетовод колхоза «1-я пятилетка»; сразу за ним показался сам председатель Митя Куземкин. Последним, с ружьем за спиной, пришел Сопронов.
— Ты, Игнатей Павлович, чего это? — спросил Куземкин. — За охотой, что ли? У нас за гумном зайцы вон так и скачут…
Сопронов прищурился на Куземкина, и Митя сразу сменил тон.
— Товарищи! — заговорил Сопронов, когда все призатихли. — Ночью получена устная телеграмма из района. Есть указание немедленно приступить к разгрому кулачества как класса… В Ольховице уже начали. Не будем терять драгоценных минут, начнем сразу и мы…
Все замерли.
— А кто в Шибанихе кулаки-то? — спросил Зырин. — У нас нет.
— У меня список! — жестко сказал Сопронов. — Да все мы и так знаем, кто в Шибанихе кулаки, товарищ Зырин! Ежели тебе неизвестно, могу зачитать…
Кеша Фотиев как раз заглянул в двери. Сопронов махнул ему, чтобы заходил быстрее, и продолжал:
— Предлагаю: разделимся на две группы. Одна с Куземкиным, другая со мной. Кому начинать с Ольховского конца?
— Нет, Игнатей Павлович, с двух-то концов не лучше, — сказал Куземкин. — Давай уж пойдем все вместе.
— Пока опишем в одном конце, в другом все спрягают! — со злом обернулся Сопронов. — Боишься, что ли?
— Не боюсь, а вместе надежнее!
Сопронов нехотя сдался. Он взял у Сельки карандаш и амбарную книгу для описей, первым открыл двери:
— Пошли! — В коридоре он перевесил ружье из-за спины на плечо. Лестница заскрипела, все двинулись за Игнахой.
У крыльца встретился Носопырь. Сопронов велел ему идти в дом к Роговым, Сельке приказал караулить Евграфа Миронова.
— А с кого будешь починать? — поинтересовался Куземкин.
— С Жука! — на ходу бросил Сопронов.
… Пятеро подошли к воротам Брусковых. Сильный стук в полотно ничего не дал. Сопронов пошел к окну зимней избы. За стеклом мелькнула женская кацавейка. Сопронов сильно постучал в раму, но ворога уже открылись.
Жучок в шубной жилетке поверх синей рубахи, простоголовый, стоял в воротах.
— Ну, здорово-те. Больно вас много! — промолвил он, бледнея. В избе он пнул тершегося о валенок кота.
— Матка, ставь самовар вдругорядь! Видишь, сколько сватов наехало? — Голос Жучка совсем истончился. — И ты, тятька, слезай с печи, погляди на гостей. Пришли раскулачивать…
Жучок проворно достал из шкапа какую-то бумагу. Он совал ее под нос Сопронову:
— Вот! почитай, ты грамотный! У меня с тятькой роздельный акт!
— Не имеет значенья, — сказал Сопронов.
— Это как это так?
— А так! Хозяйство разделено с цели!
Напуганная, белая как холстина Агнейка стояла за такой же перепуганной матерью, две младших девчонки словно зверьки глядели из-за шкапа. Сивый сухой Кузьма по прозвищу Жук слезал с полатей. Его длинная, ниже колен рубаха удивила комиссию. Старик, стуча клюкой, по очереди подходил к каждому, пытаясь узнать по обличью, кто пришел.
— Сивирька, этот-то чей?
— Этот, тятька, у их главной конвой, — сказал Жучок про Мишку Лыткина. — Вишь, у одного батог, у другого ружье. Пришли как на медвидя…