Год великого перелома
Шрифт:
— Ладно, коли! — решительно сказал Судейкин. — Вставай на мои. А я как-нибудь без лыж выберусь. Не встать? Ну так ложись на их! На обе!
Меерсон закатился на широкие самодельные лыжины. Судейкин, не сходя с веселки, распутал бечеву, на коей таскал свои лыжи, когда ходил по дороге. Продел в дырки веревку, а другой конец привязал к поясному ремню. И опустился руками на снег. Стоял Киндя на карачках, чтоб не провалиться в снегу, держал веселку поперек и опирался ею на слабеющий с каждой минутой наст. Дернул, сдвинул воз на поларшина, дернул еще. Бекеша и портфель тащились по снегу,
Судейкин выволок воз на чистое, без кустиков место. Наст тут был прочнее, отсюда недалеко и до путика. Лыжня на путике еще крепче, она подымала человека без лыж. Киндя вытащил уполномоченного на путик, встал на ноги и шапкой обтер пот с лысого лба:
— Теперь правик! Выбрались.
— С-сп… Очень благодарю, — услышал спаситель.
С помощью Судейкина Меерсон попробовал встать и чуть не слетел с путика. Казалось, что уполномоченный совсем ослаб и замерз. Судейкин велел ему опять закатиться на лыжи и протащил его до самых гумен. Только на широкой, твердо укатанной дороге Меерсон наконец поднялся на четвереньки. Судейкин подсобил ему встать на обе ноги:
— Вот, брат, каково не умеючи-то!
Меерсон не ответил, ему тяжело дышалось.
Вскоре с помощью снежного охотничьего весла и самого охотника уполномоченный района добрался до первого шибановского проулка. Судейкин хотел увести его к себе, предлагал затопить баню, чтобы не заболеть и прогреться. Но Меерсон отказался. Спросил лишь, где живет учительница Ольга Александровна Вознесенская. Киндя обиделся, но виду не подал. Довел подопечного до избы просвирни и показал на ворота с высоким крыльцом.
«Нате вам! Заместо зайца целый уполномоченный!» — сказал про себя Судейкин и был таков.
Меерсон, пытавшийся достать деньги и отблагодарить Судейкина, оглянулся с крыльца. Но спасителя уже не было, его и след простыл… Вопреки всем неблагоприятным обстоятельствам Яков Наумович не заболел и не простудился. Сестры Вознесенские отогрели его малиновым чаем, снабдили сухими теплыми валенками. Вскоре одни потерянные в снегу очки напоминали ему о морозном плене. Уже к середине дня он, бодрым и помолодевшим от всего случившегося, держа портфель под мышкой, вышел на высокое крыльцо церковной избы.
То, что Яков Наумович увидел с крыльца, было для него совсем уж неожиданным, повергло опять в короткое изумление.
Внизу, перед крыльцом, выстроенные в ряд, стояли пять шибановских стариков. В самой средине, одетый в черную суконную, переходящую от отца к сыну, тройку, в табачного цвета полукафтане, в черных с галошами валенках стоял Никита Рогов. Он держал в руках выбеленный тонкого холста плат с кружевами и красными строчами на концах. Через этот холщовый плат старик держал круглый подовый каравай. По правую руку от Никиты Ивановича стоял дедко Клюшин — сухой и маленький, как подросток, в дубленой шубе. С краю торчал длинный старик Новожилов, на нем была крытая шуба. Слева от дедка Никиты перетаптывался Савватей Климов в стеганной на куделе солдатской перешитой шинели, рядом с ним, с краю, подобно огородному чучелу, весь в заплатах недвижно стоял кривой Носопырь.
При виде уполномоченного старики дружно обнажили свои сивые и лысые головы. Никита Иванович, уже и до этого стоявший без шапки, вышел вперед. Подавая приезжему каравай с полотенцем, сказал:
— Милости просим. — Никита Иванович слегка поклонился. — Прими, Яков Наумович, хлеб-соль, не побрезгуй!
— Благодарю, я полностью сыт. — Меерсон сошел с крыльца. — Мы пять минут назад пили чай. А вы? Что это вы держите? Жалоба?
Дедко Клюшин занял место Никиты Ивановича. Он подал Меерсону исписанный лист. «Фабрика Сумкина», — мельком подумал Яков Наумович и взял бумагу. Глаза Клюшина слезились, редкие сивые волосы шевелило холодным мартовским воздухом.
— О чем, граждане, жалоба? И почему не послали по почте?
Старики надели шапки и обступили Меерсона, заговорили все сразу.
— Ну, хорошо, хорошо, выясним.
Меерсон заторопился в сторону лошкаревского дома, где размещалась шибановская читальня. Старики так и стояли с непокрытыми головами.
— Вот и вся недолга! — произнес Савватей Климов.
— Кроши хлеб воробешкам, — сказал Новожилов. — Здря и пекли.
III
«В нашей читальне хоть волков морозь, — мысленно ругал Сельку председатель колхоза Куземкин. — Экая холодрыга!»
Митя все утро ходил наискосок от газетного угла к лошкаревской еле тепленькой печке и обратно. Уполномоченный гостил у наставниц. Об этом доложил председателю Киндя Судейкин. У Мити было время подумать. Забот, правда, в колхозе прорва, инструкций из района никаких. Должности всего три: он, да Зырин, да еще кладовщик Миша Лыткин. Скотина, инвентарь, гумна — все взято на учет. Но что дальше-то? Солому и сено таскали кому не лень. Коров бабы доили по очереди. Молоко колхозники делят медным ковшиком у Тани в избушке. Кони стоят на трех подворьях — их кормят-поят по очереди. Овцы, куры, переписанные, живут в трех местах. К этим ходят постоянные люди. Имущество Жучка записано в неделимый колхозный фонд… Дом поповских сестриц тоже приписан в колхоз, в него-то и вселилось сопроновское семейство. Не пустовать же такому хорошему дому!
На этом месте мысли председателя оборвались, коридорные половицы скрипом возвестили о приходе уполномоченного. Вошел Меерсон в бекеше, с портфелем. Торопливо пожал руку Мити Куземкина. Он сразу уселся к столу. Раскрыл портфель, близоруко глядя в бумаги, произнес:
— Чем вы руководствовались, когда выселяли из дома учительницу Ольгу Александровну Вознесенскую?
Митя растерянно заморгал, заоглядывался, но надеяться было не на кого. Голос начальника был строг и без всякой пощады.
— Повторяю: чем вы руководствовались?
— Сопроновым, — сообразил наконец Куземкин. — Игнатием Павловичем.
— За притеснение шкрабов придется отвечать, товарищ Куземкин! Прочитайте этот документ и подпишите.
Митя начал читать. Бумага запрыгала перед глазами. Называлась она «актом», в ней было подробно описано, что и как делал Куземкин и вся группа в доме сестер Вознесенских в ночь раскулачивания. «Сим доводим до сведения вышестоящих, — стояло в конце. — Работник Наробраза Вознесенская, работник Ликбеза Вознесенская».