Год ворона. Книга 2
Шрифт:
Звуки, проникавшие в яму, были искажены, но все-таки можно было разобрать, как где-то вдали приезжали и уезжали машины, часто хлопали двери домов, слышался гортанный говор обсуждающих что-то людей. Но инженера это никак не коснулось. Луна, кувшин, лепешка, мясные объедки. Палочка, отметившая первую и, скорее всего, последнюю ночь его неволи.
Новый звук донесся до ушей Константина. Ужасный, захлебывающийся безмерной болью крик. Далекий и одновременно близкий, словно кого-то пытали совсем рядом, в подвале или доме с толстыми стенами. Инженер вздрогнул и поднял голову, надеясь, что ему послышалось. Но нет, не послышалось. Крик повторился. Вновь и вновь.
Журавлев скорчился на грязной
* * *
Кирпичи из глины, из которых был сложен подвал, обожженные в костре и вылизанные временем до атласного блеска, видели многое. А слышали - еще больше. Поэтому у них не вызвали изумление вопли кафира, ввергнутого в недра подвала. Кричит? И пусть кричит. У людей горло не из стали. Скоро вопли перейдут в хрипы, а после и вовсе - в бессильные стоны, которые может заглушить своим писком даже большая черная крыса, наблюдающая за происходящим из своей норы, устроенной под самым потолком.
Крыса наблюдала, но не пищала. Ждала, думая о чем-то своем А внизу пировали Злоба, Боль и Ненависть. Хищно сверкало в неверном свете слабенькой лампочки лезвие старой сточенной бритвы. Натужно скрипели ржавые ножницы, какими снимают руно с овечьих боков
В последний раз сверкнула бритва, на краткую долю мига явившаяся подлинным мечом Азраила. И в подвале стихло.
Но тишина продолжалась недолго. Два-три удара человечьего сердца.
Крыса, чьи глаза блестели в полумраке, словно бусинки в девичьем ожерелье, услышала слова, смысл которых она не могла понять. Но понимать их не требовалось. Интонация говорившего ярко свидетельствовала о скорой развязке.
Слова, произнесенные уверенным голосом опытного палача:
– «Мертвая рука»? А теперь расскажи мне о ней подробно ...
Снова тишина, а затем заговорил второй человек, зашипел сорванными связками и осипшим от крика горлом. Он торопливо исповедовался, спеша рассказать все, надеясь, что палачу не надоест слушать и багровый отсвет углей не заиграет вновь на ржавом железе.
* * *
– Сегодня вечером я убываю к месту сбора, Аяз, - Джамаль узнал все, что хотел, и пребывал в отменном расположении духа.
– Туда в условленное время должен прибыть Рустам и его люди. В их руки будет передан Кулак Аллаха . Перед отъездом я хочу видеть списки будущего дивана и кандидатов на посты глав вилаятов - Дагестана, Ичкерии, Ингушетии, Осетии, Ногайской степи, Кабарды, Балкарии и Карачая. Я надеюсь, что все это будут достойные, проверенные люди. Тебе ими управлять, как премьер-министру.
Террорист увидел, как при этих словах загорелись глаза собеседника, и порадовался, что в очередной раз оказался прав. Джамаля совершенно не волновали никому не нужные списки «будущего правительства», а для Аяза он уготовил роль обезьяны, таскающей каштаны из огня. Джамаль, в общем, не имел ничего против пакистанца, но тот принял слишком близко к сердцу войну в Ичкерии, к тому же очень любил власть, точнее ее призрак, манящий и вожделенный.
– То, что произошло в Русе, это опасно для нашего дела?
– пакистанец наконец-то осмелился задать мучивший его вопрос.
– Не особо. Человек, который на них напал - загнанный одиночка. Пьяница, чьим словам никто не поверит. Ни местные спецслужбы, ни американцы здесь ни при чем. Все готово, мы опережаем любую погоню почти на сутки. В любом случае, достаточно только нажать на кнопку, и свершится воля Аллаха.
На самом деле, Джамаль был очень доволен. Теперь уже было неважно,
Почтительно сославшись на неотложные нужды, Аяз покинул гостиную. Джамаль вернулся в дом. В длинном, едва освещенном коридоре, соединяющем хозяйскую часть с гостевым апартаментом, вдоль стены были сложены упаковки брошюр. Джамаль, проходя мимо, вытянул одну, карманного размера в плотной зеленой обложке. Это оказалась отпечатанная в Эмиратах на арабском языке «Памятка моджахеду». Брошюра, которую раздавали всем полевым командирам, увидела свет еще в Афганистане, почти без изменений пережила обе чеченских войны и сейчас использовалась в основном лидерами Талибана. Джамаль опустился на мягкий диван, включил напольную лампу и открыл брошюру на случайной странице.
" ... Моджахеды бывают двух типов: "воины", для которых Джихад - это обязанность перед Всевышним и образ жизни, и "романтики", для которых Джихад - это увлечение мечтаниями, подражание другим и возможность показать себя. Амир должен уметь отличать романтиков от других и деликатно беречь от них некоторые тайны, потому что они плохо хранят аманат и иногда говорят секретное, лишь бы показать свою важность и осведомлённость. Часть "романтиков", попав в руки кафиров или мунафиков, быстро ломаются и рассказывают им всё, что знают и даже то, о чём их не спрашивают. Что будет потом, ведает лишь один Аллах, но вся группа должна дать Амиру байат молчать в плену об адресах, явках и тайниках - это придаст им силы и стойкости, а также повысит самоконтроль. Нужно также каждому подготовить "легенду" на случай пленения, чтобы там не подвергаться чрезмерным пыткам и что-то им говорить складно." HYPERLINK "http://samlib.ru/b/bojarinow_m/boyarinov-god-vorona-kniga-2.shtml"3
Джамаль усмехнулся. Он не любил «романтиков» и никогда не использовал их в серьезных операциях. Во многом такая разборчивость и принесла ему славу самого удачливого командира, которого не подводят бойцы и исполнители. Но романтики тоже иногда нужны. Например - сейчас. Они с радостью возьмут на себя ответственность за дело, конечную цель которого совершенно не ведают. Как не ведают ее и те, кто, находясь на другом конце земли, считает, что дергает за ниточки.
Он небрежно швырнул памятку на стол и подумал, что если на то будет воля Аллаха, его родной Курдистан вскоре станет независим и от американских безбожников, и от арабских святош. Пока же следовало поговорить с еще одним гостем, тайна пребывания которого в аль-Хааге охранялась сильнее, чем крепостной арсенал.
* * *
Охранник, курд лет семнадцати, самый молодой из «гвардии Аяза», выполнял всю черную работу из той, которую нельзя было доверить женщинам и слугам. Он дал русскому поесть и пошел кормить собак. Щенкам, которых привела Фатима, было уже два с половиной месяца. Ее повязали с Шер-Ханом - самым знаменитым сторожевым псом по обе стороны хребта, и от желающих получить собаку столь знаменитых кровей не было отбоя.
Увидев знакомого человека, Фатима тихо заворчала и, недоверчиво кося глазом, медленно подошла к тарелке. Выкладывая сочную свежайшую баранину, юноша, выросший в пастушьей семье, старался не делать резких движений. Несколько дней назад сука, сочтя протянутую в сторону щенков руку за угрожающий жест, одним броском и быстрым движением челюстей сломала напарнику предплечье и вырвала огромный кусок мяса.