Год зеро
Шрифт:
Ученые мужи тотчас вцепились в самую суть проблемы. Если кто-то может сотворить безголовых коров для сбора «урожая» мяса, почему невозможно создание безголовых людей для трансплантации органов? В течение нескольких жутких недель Кавендиш находился в центре внимания международной общественности, даже опередив с небольшим преимуществом супертайфуны в Бангладеш и взрывы автомашин в Квебеке. Таблоиды, продающиеся в супермаркетах, вздымали народную истерию до небес. У каждого было свое мнение — от ковбоев, предсказывавших конец семейным фермам, до епископов и философов, порицавших насилие Кавендиша над природой. В итоге инцидент обернулся для него дерзким и неловким «первым балом» в свою честь, театром одного актера. Конгресс оперативно издал закон, запрещающий «мясные деревья». Но это не стало концом Кавендиша.
Вторично Эббот столкнулся с ним после «неандертальского» инцидента. Использовав ДНК из замороженного альвеолярного нерва нижней челюсти и «позаимствовав» матку у джерсийской дойной коровы, Кавендиш клонировал младенца неандертальца. И вновь его детище потрясло мир и вызвало неожиданный поворот событий. Поскольку гомо неандерталис был по самому строгому определению не гомо сапиенс, Кавендиш умудрился обойти все табу, технически не нарушая их. Психологический барьер был преодолен. Настало время клонирования человека.
Президентская комиссия под председательством Эббота с сознанием долга выслушала моралистов и соискателей «Цыпленка Цыпы» [24] . В ходе слушаний Эббот проникся уважением к Кавендишу. Презрение молодого человека к нерешительному и боязливому исследованию коренилось в его глубинной мизантропии. Он был умен и дерзок и обладал искусным коварством молодого турка. В чем-то Кавендиш был точной копией Эббота в те годы, когда тот еще не осознал, что общественность есть не инструмент, а набор инструментов.
24
Премия Цыпленка Цыпы присуждается за преувеличенные предсказания неотвратимого разрушения окружающей среды. Шуточная премия, учрежденная Центром национальной обеспокоенности одновременно с премией имени Джулиана Саймона, присуждаемой за трезвый взгляд на те же проблемы. (Прим. перев.)
— А я думал, он вне закона, — сказал один из ученых.
— Нет, всего лишь под цензурой, — ответила женщина. — Ему еще позволяют баловаться здесь. По-любительски, но на деньги налогоплательщиков!
Именно Эббот упрятал Кавендиша в Лос-Аламос после «неандертальского» конфликта. Элис презирала этого человека, но смирилась с доводами Эббота. Наука не могла позволить себе потерять такую ясную голову, как у Кавендиша. И в то же время нельзя было разрешать ему бесконтрольно неистовствовать в мире. Теоретически в Лос-Аламосе его гений можно было держать в клетке под бдительным наблюдением его величайшего критика — Элис. Проблема в том, что у нее под надзором было еще пятьдесят проектов плюс совещания по бюджету и системе управления университетом. Однако ее сердечный приступ фактически исключил возможность контроля над Кавендишем. Никто толком не знал, чем он занимался последние шесть месяцев. Искусственная матка находилась в процессе создания — вот и все, что было известно Эбботу. И каким-то образом в этом была замешана Миранда.
Стоя у окна, Эббот поискал ее взглядом. С годами он все больше скучал по своей мятежной дочери. Пола не удивило, что она не пришла встретить его. Холодная, надменная Миранда, унаследовавшая эти черты характера у отца. Элис прочитала на его лице разочарование.
— Мы найдем ее, — сказала она. — Миранда хочет видеть тебя.
— Не сочиняй, ладно? — попросил он. — Будь уж так любезна.
— Прими ее такой, какая есть, — сказала Элис. — Это будет началом. Попробуй гордиться ею.
— Думаешь, я не горжусь?
— Пол, — сказала она, — Миранда не враг тебе.
— Что?
Но Элис молчала.
Кряхтя под весом оружия и защитного снаряжения, копы сошли первыми и заняли позиции. Как дети на экскурсии, ученые высыпали из автобуса. Нескольким престарелым помогли спуститься по ступеням. Сентябрь только начался, но здесь, на высоте восьми тысяч футов, было прохладно. Они теснились группками, кое-кто кутался в шерстяные пледы с логотипом ранчо Энкантадо.
— С добрым утром, — радостно приветствовал Кавендиш всех сразу.
Он скользнул взглядом по прибывшим, будто считал по головам. Заметил Эббота, Голдинг, признавая их власть.
— Ба! — кивнул ему кто-то в ответ.
Увидев автобус снаружи, пассажиры пришли в ужас от нанесенного ему ущерба.
Кавендишу, казалось, не было до этого никакого дела.
— Давайте за мной, — сказал он. — Вы опоздали. Вот-вот начнется.
— Ведите себя прилично, — громко предупредила какая-то женщина.
— Вот именно, — добавил кто-то еще.
Они задирают его, подумал Эббот. Их гложет любопытство, а они не желают в этом себе признаться. К тому же Кавендиш пугал их. Вновь прибывшие входили внутрь. Кавендиш дождался, пока Эббот помог Элис сойти со ступенек автобуса.
— Все еще выздоравливаем, доктор Голдинг? — любезно поинтересовался Кавендиш.
У него были васильково-синие глаза и длинные черные ресницы. К несчастью, эта благородная красота еще больше подчеркивала искажавшую его лик гримасу страдания. Казалось, что, даже когда Кавендиш чему-то удивлялся, его лицо не выражало ничего, кроме суровости.
Эббот почувствовал, как напряглась рука Элис на его локте.
— Извините, доктор Кавендиш, — ответила она. — Хирурги поспели вовремя. Так что вам придется терпеть меня на работе еще несколько лет.
— Вы не так меня поняли, — сказал Кавендиш. — Воздух здесь разреженный, и новичкам первые дни приходится туго.
— Я не новичок, — ответила она.
«Что происходит?» — недоумевал Эббот.
Их диалог мало напоминал обычные бюрократические трения. Он открыл было рот, но передумал вмешиваться. Это территория Элис, ее норовистый сотрудник, и дело касалось только их двоих. Он отвернулся. Водитель автобуса брызгал спреем для мытья стекол на кевларовые жилеты копов и вытирал их бумажными полотенцами.
— Как сказать… — возразил Кавендиш. — Вы не навещали нас почти полгода.
— В связи с чем приказала каждому отделу отчитываться ежемесячно. А вы это проигнорировали, укрыв свою работу завесой молчания. Я не люблю сюрпризы.
— Верно, — сказал Кавендиш.
Он не желал вянуть на корню. Мечтал заполучить должность Элис или, как минимум, избежать ее надзора. Эбботу было очевидно: этот человек грезил о своем королевстве.
Кавендиш повел их в здание.