Год зеро
Шрифт:
Он бродил меж руин, стараясь отвлечься от холода и ноющих ран. Ночь будет долгой и горькой. У него нет одеяла и нечем развести огонь. И нигде не видно веток, чтобы укрыться под ними. Стоит лечь, как рваные раны и мерзлая земля окончательно погубят его. Он окоченеет от холода. К тому же он знал: ночью есть опасность набрести на странных зверей. А к рассвету его может обнаружить погоня. Нет, пока не совсем стемнело, надо обязательно оставаться на ногах.
Вот так и набрел он на петроглифы.
Открытые поверхности некоторых из них затерли ветер и вандалы, другие завалил снег. Но в укромных местах, в недрах пещер, высеченные на валунах или процарапанные в черной копоти стен, сохранились выведенные рукой первобытного человека животные, геометрические фигуры и контурные изображения. В них проснулась к жизни деревня.
Многие детали рисунков показались ему странными: рогатые животные — не овцы и не козы, зерновые — не пшеница, львы — не совсем похожие на львов. Тем не менее рисунки будто заговорили с ним напрямую. В змеях и птицах угадывалось почитание земли и неба. Спирали закручивались внутрь, к центру, а не наружу, к анархии. Увидел он в рисунках и молнию — это было началом пути к Богу.
В пещерах у себя на родине он тоже созерцал рельефно вырезанные фигуры людей в танце и на охоте. Загадочные символы открывались ему. Он разглядел похожее на насекомое существо с огромным напряженным фаллосом и флейтой. Это коробейник, бродяга, совратитель — сама суть плодородия. Для излишне доверчивых он мог обернуться и дьяволом, но при благоприятных обстоятельствах песня странствующего торговца становилась вдохновенным гимном пророка.
Наконец боль и усталость сделались невыносимыми. Его качало. Снег вокруг ног покраснел. День угасал. Клон нашел остатки хижины, выстроенной внутри пещеры, и заполз в самый дальний ее уголок. Здесь не было снега. Из последних сил он навалил камней в дверной проем и лег, прислонившись спиной к стене.
Ветер выл в трещинах. Еды он не нашел. Он понятия не имел, в какой стороне восток. И еще он чувствовал, что боль в его душе растет.
Развалины оказались для него не просто убежищем. Впервые после рождения у него возникло ощущение места и времени в этом безрадостном и суровом мире. Ночь сменит день. Бог — лишь только начало.
Ему снились мать и отец, но сон его не был сном. Истекающий кровью, измотанный холодом, он медленно погружался в беспамятство. Ему чудилось, что он замерзает, превращаясь в камень.
Утром его обнаружили солдаты. Он услышал их голоса. В щели сочился свет дня. Не в силах двигаться, он мог лишь безучастно наблюдать, как солдаты убирают камни с порога. И были они как звери, разорившие его могилу.
12
СИРОТА
Лос-Аламос.
Март
Из кабинки с тонированным стеклом Миранда наблюдала за сиротой. Девочка сидела лицом к противоположной стене, поджав ноги по-турецки. В это утро она была очень уж тихой. Ее насильно приодели в розовый комбинезончик. Вокруг валялись сломанные игрушки. Рядом с коленкой стояла кружка-непроливайка с апельсиновым соком.
После смерти Элис Миранда незримо присутствовала в мире маленькой девочки. Миранда взяла себе за правило дважды в день, как бы она ни была загружена в лаборатории, приходить сюда, чтобы понаблюдать за четырехлетним ребенком. Это успокаивало ее и возвращало к воспоминаниям. Вот так же хлопотала Элис, стремясь сблизиться с ней, когда умерла мать Миранды. Девушка чувствовала, что в некотором смысле платит добром за добро, и спрашивала себя, была ли она для Элис такой же загадкой, как для нее эта безымянная кроха.
Миранда никогда не заходила к ней в комнату. Во-первых, девочка стала опасной для себя самой и окружающих. Во-вторых, Миранда не хотела потакать своей фантазии, будто у них с сироткой особая связь.
Комната была веселенькая, ярко раскрашенная несколькими галлонами краски, конфискованной Национальной гвардией после альбукеркских беспорядков в минувшем октябре. Волонтеры нарисовали радостные желтые подсолнухи на небесного цвета стене. Большая радуга выгибалась над стальной дверью. На многих участках стены краска побледнела от воды из шланга и дезинфекционных растворов. Но все равно было понятно: это приют маленькой девочки.
Пуленепробиваемое — она не могла его разбить — окно выходило на восток, на заснеженные горы Хемес. Голубая с красным пластмассовая кроватка накрыта обожаемым одеялом с Винни-Пухом. В углу комнаты — ночной горшок. Мобильник из розовых створок раковины свисал с потолка. Ученые и солдаты, успевшие обзавестись семьями, таскали ей игрушки. Люди пытались найти путь к сердцу этого непривлекательного ребенка.
На какое-то время сирота сделалась местной знаменитостью и многих отвлекла от чумы. Как и Миранда, люди забредали сюда во время обеденного перерыва, чтобы посидеть в кабинке и, жуя сэндвичи, понаблюдать, как играет девочка, пребывающая в блаженном неведении о зрителях. В минувшее Рождество ученики второго класса собирались за ее окном попеть рождественские песенки. Дети устроили конкурс на ее имя, и посыпались сотни предложений — от Бритни и Мадонны до Айс. И отчего-то ни одно не подошло ей. Остановились на Sin Nombre — Безымяшка.
Она была очень странной, но потрясающе одаренной для своих четырех лет. Все поражались совершенству правого полушария ее мозга. Обычно в этом возрасте дети едва имитируют линии, а Безымяшка рисовала осину за окном мелками десяти цветов. Ежедневно она изображала одно и то же дерево, но всякий раз по-иному, меняя цветовую гамму, композицию, высоту осины, эмоциональное наполнение. На одних рисунках дерево было одето листвой, на других стояло с голыми ветвями. А на некоторых вместо листьев были крошечные солнышки, язычки пламени или птички. Никто не знал, где она видела огонь. Потом вспомнили о горящих свечах в руках славящих Христа школьников.
Позже возник силуэт человека, сидящего, как правило, под деревом. Это был контурный рисунок, что само по себе удивительно для ее возраста. С поразительной скоростью, за какую-то неделю, силуэт обрел пальцы и лицо с непропорциональными чертами. Именно Миранда определила причину искажений. Не имея зеркала, девочка ощупывала пальцами свое лицо и трансформировала тактильные ощущения на бумагу. Малышка рисовала автопортрет. Все сравнивали ее с Пикассо. А потом все изменилось.
Месяц назад произошел срыв. Безымяшка разорвала в клочья одежду, измазала стены фекалиями и мочой. С другой стороны стекла, защищенная от вони, Миранда смогла разглядеть красоту и загадку в хаотических отпечатках ладошек и каракулях цвета шоколада. Другие видели лишь неврастеническое поведение, а может, что-то и пострашнее.