Год жизни
Шрифт:
Некоторым удавалось сделать это самостоятельно, других подсаживали товарищи. Троих положили «навалом».
Наконец, на ходу вытирая с губ пивную иену, появился шофер. Он безучастно и, как мне показалось, чуть иронически наблюдал за погрузкой.
Мы стояли рядом. Я спросил:
— Куда это вы их повезете?
— Спецрейс делаю, — охотно отозвался шофер.
Было похоже, что он в душе посмеивается надо мной.
— Куда же вы их этим спецрейсом? — продолжал я спрашивать.
—
— На Туннельстрой?! — воскликнул я.
— Точно. Доставка к месту работы, на западный участок.
Решение созрело во мне внезапно. Я подумал: какой смысл болтаться до понедельника в этом поселке?
Я поддержал борт машины, пока шофер закидывал скобу, и сказал решительно:
— Послушайте, товарищ. Моя фамилия — Арефьев, я инженер, назначен на Туннельстрой. Можно поехать с вами?
— Влезайте, места хватит, — ответил шофер.
— Только у меня чемодан в гостинице… Тут всего метров пятьсот…
— Садитесь в кабину, — сказал шофер, доставая из-под сиденья «концы» и вытирая ими руки.
У гостиницы шофер остановил машину, не заглушая мотора.
Я забежал на минуту в комнату общежития, схватил чемодан. Сидящая под распростертыми медвежьими лапами дежурная окликнула меня:
— Куда вы?
— На туннель! — весело ответил я. — До свидания!
Потом, помню, схватил медведя за лапу и попрощался с ним…
Мы быстро миновали поселок и теперь ехали по узкой грунтовой дороге, огибающей гору. Параллельно дороге тянулось железнодорожное полотно.
Я напряженно всматривался, в ожидании, что вот за поворотом откроется какой-то новый, никогда не виденный мною пейзаж.
Тщетное ожидание! Машина все время поворачивала только налево, поэтому с левой стороны и отчасти впереди я видел ту же покрытую редкой растительностью гору, которую мы огибали, а справа — линию железной дороги и за ней беспорядочные нагромождения валунов, а еще дальше — снова горы, похожие друг на друга.
Однообразие пейзажа не угнетало меня. «Что меня ждет? — думал я. — Пройдет еще несколько минут — и я буду на месте, где предстоит начать новую жизнь».
Мне и в голову не пришло, что я поступаю опрометчиво, являясь на чужой участок около часа ночи, без всякого предупреждения и без Фалалеева, которому директор приказал отвезти меня в понедельник.
Да, я совсем не думал об этом. Одна мысль владела мной: как можно скорее оказаться на месте, расспросить обо всем, все разузнать, обследовать начатую штольню, своими руками пощупать породу, сквозь которую мне придется пробивать туннель, — словом, начать действовать. Я спросил шофера:
— Как вы думаете, начальник участка еще не спит? Кстати, как его фамилия? Директор называл, только у меня из памяти вылетело…
—
— Груз? Какой груз? — переспросил я и тут же спохватился. — Ах, это вы про пьяных… Послушайте, вы меня разыгрываете или всерьез говорите, что приезжали в «шайбу» специально за пьяными?
— Никакого тут не может быть розыгрыша, если я задание выполняю, — пожал плечами шофер.
— Чье задание?
— Николая Николаевича. Чье же еще?
— Не понимаю… Он вам поручил ехать за пьяными? Странная забота! Вы знаете, министр недавно говорил директору комбината, что с пьянством здесь надо кончать…
— Насчет министра не знаю, а только Николай Николаевич не о пьяных заботится, а о производстве, — строго сказал шофер, и я почувствовал в голосе его обиду.
Но я совсем не хотел обижать ни его, ни Крамова, начальника западного участка, человека, с которым нам вместе, с разных, правда, сторон и навстречу друг другу, предстояло штурмовать гору. А насчет министра получилось у меня совсем уж не к месту.
— Ну, я вижу, вы своего Николая Николаевича любите! — шутливо сказал я. — И давно он в этих краях?
— На строительство прибыл так же, как и вы. Скоро месяц будет.
— И хороший, говорите, человек?
— Человек что надо.
Я позавидовал этому Крамову. Сумею ли и я работать так, чтобы люди сказали обо мне: «Человек что надо»?
И мне очень захотелось заставить шофера разговориться, рассказать еще что-нибудь о Крамове.
Но шофер без всякого понуждения, с явной охотой сам заговорил о Крамове:
— К примеру, есть такие начальники, что ты для него не человек, а так, кадр… Народ у нас, к тому же, трудный… А Николай Николаевич до нутра добирается…
Я с нетерпением ждал продолжения, потому что любил читать или слушать рассказы о сильных, бывалых людях, умеющих завоевывать души людей. Когда-то моим любимым героем был фурмановский комиссар Клычков, а то место из «Мятежа», где описывается, как комиссар стоит лицом к лицу с разбушевавшейся людской стихией, я знал почти наизусть.
Часто случалось, что, читая «Мятеж» или «Как закалялась сталь», я отрывался, от книги, закрывал глаза и думал: «Ну вот, поставь себя на место Клычкова, действуй! Как бы поступил ты? Какие нашел бы слова?..»
Из книг об Отечественной войне я больше всего любил такие, вернее — те места в них, где рассказывается о командире или комиссаре, прибывшем в новую часть, на трудный участок фронта.
Бойцы еще не знают его, может быть, в душе даже не доверяют ему, потому что им, обстрелянным в боях ветеранам, еще не известно, что за человек новый начальник.