Год жжизни
Шрифт:
Но это проблема не моя. И то, что она так болезненно в ком-то отзывается, а кто-то вообще ничего не желает слышать и устраивает истерику, тоже не моя проблема. Разбирайтесь сами. Я сюсюкать не намерен. Но судя по количеству глупости, злости и бессмыслицы — проблема эта надолго.
Могу с удовлетворением и радостью сказать, что образованные и просвещённые люди, которые знают два языка, спокойно читают себе на двух языках, разговаривают на них же и в идиотских дискуссиях участия не принимают. Я очень удовлетворён встречей с читателями в Киеве и знаю, что у новой книжки будет своя совершенно спокойная и определённая жизнь в украинском литературном контексте,
Если кто-то намерен искать шовинистов, я буду последним, кого вам удастся найти.
Вчера в книжном доме «Москва» на Тверской я подписал тысячу двести книг. Для меня это абсолютное событие, я такого никак не ожидал. Тысяча двести! Представляете?! И все люди были веселые й очень радушные, а я был счастлив, убедившись, что книгу ждали и мне как автору доверяют. Доверяют те деньги, которые стоит книга, и доверяют то время жизни, которое нужно будет потратить на чтение. Я счастлив. Кстати, в магазине сказали, что такое количество людей у них было только однажды, пять лет назад, когда в Москву приезжал Морис Дрюон.
Сегодня буду подписывать книги в «Библио-Глобусе» и «Хит-зоне». Ожидается опять много людей. Постараюсь выжить и не умереть от счастья (улыбка).
Вчера прилетел в Москву из Киева, было плюс четырнадцать, ехал в пробке по Ленинградке. И в этой пробке увидел зажатый между грязным грузовиком и большим мусоровозом жёлтенький кабриолет. «Порше». В нём, обдаваемые пылью и гарью, сидели две барышни в тёмных очках и ярких платочках на головах. У той, что сидела за рулем, на руках были перчатки. Всё это выглядело грустно. В конце концов кабриолет вырвался из грязного плена, но быстро двигаться всё равно не мог. Было видно, что девушкам в машине прохладно. Всё-таки ещё не май месяц, но они открыли крышу машины, им страшно хотелось продемонстрировать свою красоту. Я попросил таксиста поравняться с кабриолетом, он это сделал, и пробка как раз встала. Я открыл окошко и спросил барышню-водителя: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красавица?» Мне ничего не ответили. Видимо, барышни не смотрели фильм «Морозко», а жаль. За красотой всегда надеешься встретить ещё и остроумие.
Попытался почитать комментарии по поводу перспектив языка (улыбка) и понял, что у меня нет сил во многие из них вникать. И сердиться у меня нет ни сил, ни желания.
Зато нашёл в комментариях много умных и внятных мыслей. И даже кто-то попытался деликатно объяснить невменяемым суть моего высказывания. К сожалению попытка оказалась тщетной, невменяемые услышали то, что хотели услышать, они заточены на конфликт и ругань. Но я даже рад, можно будет очень многих забанить, и я с удовольствием это сделаю.
Вот уже два дня подписываю автографы в книжных магазинах Москвы. Подписал около двух с половиной тысяч книг. Дело непростое и ещё — мне неудобно и даже стыдно перед людьми, которые отстаивают огромную очередь, а мне удаётся поставить только короткий автограф-закорючку, посмотреть в глаза человеку и постараться что-то сказать. Никто не обижается, ничего большего не требует, и от этого мне становится ещё более совестно. Спасибо вам всем! И простите меня за то, что нет решительно никакой возможности уделить больше времени каждому в отдельности. Сил тоже не хватает, но главное — времени. В общем, делаю что могу.
Сегодня концерт с «Бигуди» в «Апельсине», и Ренарс с нами выступит, он уже приехал. И так хочется отыграться за неудачный в техническом смысле концерт в Киеве! При этом я думаю: эх, сегодня реабилитируемся! А с другой стороны — здесь будут другие зрители, так что реабилитация невозможна. Очень переживаю за тот концерт, потому что технически он был худшим из всех нами сыгранных. Только ради терпеливой и невероятно тёплой и понимающей публики мы смогли доиграть концерт до конца. Мы там победили все вместе, но я переживаю.
Вернулся сегодня из Питера и вот-вот поеду исполнять «Титаник» в Москве. Совершенно не рассчитал силы, потому что никто, и я в том числе, не ожидал, что в книжных магазинах будет так много людей, пришедших за автографами. Вчера подписал по самым скромным подсчётам больше тысячи трехсот книг. Я абсолютно счастлив, но силы покидают. Завтра поеду во Владимир. От Москвы недалеко, но очень тихо.
Побывал в питерском «Камеди клабе» и искренне порадовался нескольким обстоятельствам. Я никак не могу привыкнуть и не знаю, когда смогу, к отношению со стороны молодых коллег к себе как к мэтру. Ведь первые мои спектакли на профессиональной сцене прошли всего восемь лет назад. Для меня всё это было недавно. И первая книга вышла недавно. Но у тех, кто сейчас учится в театральных вузах или уже попал в сценическое пространство, есть ощущение, что я был всегда. Я вижу, с какой робостью молодые коллеги ко мне подходят. И вспоминаю свою робость, правда, мне уже было нормально за тридцать, когда у меня впервые появилась возможность познакомиться с мэтрами сцены. Меня такое отношение забавляет и не перестает удивлять, и я всё время стараюсь чего-нибудь отчебучить, чтобы его снять, убрать.
Так вот, вчера в питерском «Камеди клабе» ребята сильно переволновались оттого, что я пришел. А сам факт заметного волнения на сцене «Камеди клаба» — уже приятное зрелище, волнующийся артист на сцене сегодня вообще редкость: волнение всегда свидетельствует о том, что человек не бессовестно относится к своему делу.
Шутки были разного уровня, некоторые номера совсем не удались, но там есть атмосфера волнения, риска и — как следствие — творчества. А ещё было видно, что они со сцены всё время посматривают на мою реакцию и сильно радуются, если я смеюсь. Ну что ж, я им всем помог, хохотал над чем даже хохотать не стоило, мне было нетрудно. Мы друг другом остались довольны.
А вот тем, что не удалось уделить должного внимания всем людям, пришедшим за автографами в книжные магазины в Москве и Санкт-Петербурге, — я не доволен. Я видел, что некоторые отстояли по два часа, а мне всё равно удавалось только встретиться с ними глазами, поставить закорючку-автограф и сказать буквально два-три слова. Как же забавно и странно, а иногда совершенно непонятно ощущать… точнее не ощущать, а знать, что я известный писатель, что ко мне относятся как к мэтру… Я к этому не могу привыкнуть, и мне перед каждым хочется извиниться.
Однажды, года три назад, встретил я своего однокашника в Кемерове. Когда-то он неплохо играл в футбол, потом пьянствовал, а потом не знаю чего делал. Но вот встретил я его, а он толстый, румяный, благообразный, с огромной бородой, в чёрной рясе и с крестом на пузе. Я ему говорю: «Женька! Здорово! Что с тобой стряслось?!» А он говорит: «Да вот…» Поговорили мы… Я его спрашиваю: «А где ты такую рясу красивую раздобыл?» И он отвечает: «Пошил, иранский шёлк, дорогая и парадно-выходная, не на каждый день».