Годочки. Часть пятая

Пустовой Олег

После ужина, когда морякам было отведено пару часов свободного времени, Игорь спустился в кладовку электриков, где находилась хорошо оборудованная шхера. Там он быстро установил сборный столик собственной конструкции, достал спрятанную настольную лампу и подключил её в потайную розетку, спрятанную под самым подволоком среди рёбер двутавровой балки. Включив лампу, он присел на ящик из-под запчастей, достал письмо от Ларисы и с любопытством стал его читать. Внутри был ничего не обещающий тонкий листик бумаги, согнутый пополам. Развернув лист бумаги, Игорь увидел знакомый крупный почерк с ровными размашистыми рядками слов, слегка расплывчатыми от неизвестной причины. Начав читать эти заунывные строчки, он понял, что Лариса осторожно пыталась признаться в том, что было больно осознавать любому юному защитнику Отечества – будь то моряк или пехотинец. Да, она вышла замуж. Не разлюбила своего морячка. Не променяла на другого, более свободного парня, чтобы встречаться с ним на пустынных городских улочках в тёмные вечера. Она просто взяла и вышла замуж. Стала законной чужой женой и, равно, что растворилась для Игоря навсегда: безвозвратно и бесповоротно. Мельниченко сразу осознал всю суть случившегося

факта. И, хотя, морально он давно был готов к такому случаю, всё равно глаза произвольно стали наполняться туманящими взор слезами. Не слезами жалости или боли, а слезами горькой обиды за свою беспокойную судьбу. За подполковника Белика, так несвоевременно появившегося на жизненном пути. За самого себя, предавшего однажды свою любовь в порыве проснувшейся жажды желания к нежной невельчанке Любаше. И самое главное – было обидно осознавать себя брошенным. Именно брошенным. Брошенным, как ненужную вещь, устаревшую со временем и вышедшую из моды, без объяснений и уважительных причин. Игорь догадывался, что его поджидал такой психологический удар. Он чувствовал, что этот удар не за горами. Но никогда не думал, что он будет таким предательским и коварным. Чтобы хоть как-то развеять нахлынувшую пессимистическую пелену возбуждённого сознания, Игорь вскрыл письмо от Лены и молча стал его читать. Глаза снова засияли жизненной новизной, освобождаясь от слёзной пелены безвозвратного прошлого. Лена подробно описывала исторические события своей учёбы и повседневной жизни, надеясь на скорую встречу со своим избранником. Она открыто намекала о приближении Нового года и предлагала веские аргументы относительно встречи приближавшегося праздника. Не откладывая ответ в долгий ящик, Мельниченко тут же сочинил душещипательный ответ, стараясь удовлетворить все запросы Елены Прекрасной в порыве искренней нежности к ней. Однако это мероприятие не отняло у Игоря много времени и до вечерней приборки ещё оставалось целых полтора часа, а голову тихоокеанца снова стали посещать далёкие от оптимизма мысли. Но, как бы там ни было, Мельниченко успел смириться со своей вспыльчивостью и, чтобы навсегда похоронить свои чувства к бывшей студентке одесского финансового техникума, решил кое-что исправить в самом себе. И первым этапом этого исправления явилась очередная флотская шалость. Пользуясь наличием свободного времени, Игорь достал из законспирированного схрона, находящегося в одном из ящиков электрического ЗИПа, чёрную спиртовую тушь, применяемую для нанесения татуировок отчаянным «годочкам». Быстро настроил неказистый приборчик, изготовленный по последнему слову техники их заводной механической бритвы, служивший основным орудием труда для таких художеств. Не откладывая задуманное в долгий ящик, он приготовил аппарат к использованию и занялся таинством неординарного творчества. И, буквально минут через сорок, на груди военмора, вместо привычной уже каждому сослуживцу татуировки «I love you Lora», образовалась экспромтная новинка. Теперь место пары английских слов занял, идущий по свинцовым волнам БДК, над которым гордо развевался военно-морской серпасто-молоткастый флаг с аббревиатурой «КТОФ» (Краснознамённый Тихоокеанский флот) вертикально набитой поперёк кромки флага. Именно так сумел пересилить свою боль и горечь от утраты своей несостоявшейся любови лихой морячок. Именно таким образом он попытался вычеркнуть из своей жизни, знакомую многим морякам потерю. Потерю несбывшейся надежды, потерю пламенной курсантской любови, потерю смазливой белокурой украинки с нехитрым именем Лариса.

Уже перед началом малой приборки, когда до команды «Палубу проветрить и прибрать!» оставалось ещё несколько минут, Игорь сидел в курилке и, подыгрывая на шестиструнной гитаре, тихо запел. Песня была заунывная и наводила на перекуривавших там моряков неизгладимую печаль. Ибо каждый третий военмор уже успел пройти этот печальный эпизод в своей жизни. Каждый моряк затаил в своих извилинах только ему понятные мысли, а голос Игоря наполнял их воспоминания теми несбывшимися надеждами былого счастья, распыляя нехитрые куплеты по всей курилке и близлежащим помещениям:

… Я написал вчера девчонке, что люблю,

Что не могу прожить без неё дня.

Писал я про любовь, под плеск волны –

Быть может от того она ушла.

Когда пришёл черёд припева, в курилке к тому времени собрался приличный хор и несколько голосов, тут же подхватили такой зовущий и стонущий припев:

И пусть гитара от обиды плачет,

И пусть за окнами кружится белый снег,

Как жаль, что для тебя уж ничего не значит:

Моя любовь, моей души секрет.

Мельниченко продолжал играть и петь, а в его глазах туманно таял улыбающийся образ, растворяющийся среди сизого сигаретного дыма, образ канувшей в небытие блондинки. А Игорь продолжал петь, и песня звучала всё напористей и жалобней:

Пришёл ответ, и помутнело море,

И волны в бешенстве хлестали по бортам.

Где ты теперь, кто мне поможет горю –

Лишь чаек крик уносит океан.

Припев снова зазвучал в несколько голосов, а Мельниченко продолжал наяривать на гитаре, перебирая аккорды и пробуждая в ней невинный и ущемлённый плач, предшествующий последнему куплету песни и, словно, тигриный рёв вырвался из глотки опечаленного первостатейника:

Пускай с тоской я провожаю день,

Твои глаза, с улыбкой вспоминая,

Я не желаю зла тебе, поверь –

Желаю счастья океан, родная!

Началась приборка и песня растаяла в ушах военморов, как курсантская любовь первостатейника Мельниченко. Занимаясь приборкой боевого поста, Игорь навевал в свою голову новые мысли и эти мысли были о предстоящей встрече с Леной, к которой на космических скоростях летела его необузданная фантазия. Он уже заканчивал приборку, когда из динамика донёсся голос дежурного по кораблю: «Команде приготовиться к построению по сигналу «Малый сбор» на вечернюю проверку! Форма одежды номер четыре, место построения – шкафут, правый борт!»

С началом вечерней проверки, снова началась служба и ушли в небытие всевозможные лирические отступления. Служебная деятельность завертелась с новым энтузиазмом и закружила «обарзевшего карася», словно быстрая юла, не давая ни малейшего повода на всевозможные размышления, типа: о любви и о жизни. Однако уже в ноябре для Мельниченка произошло ещё одно событие и, по тем временам, совсем не малой важности. Его пригласил к себе в каюту замполит корабля и долго беседовал на тему дальнейшей службы и самой жизни в стране Советов. Итогом беседы стало предложение о вступлении Игоря в ряды членов КПСС. Мельниченко попытался сначала отказаться, мотивируя своим молодым возрастом, но это не убедило политработника и в конце ноября, на заседании бюро комитета КПСС бригады, старшину первой статьи Мельниченка приняли кандидатом в ряды членов КПСС. Получив рекомендации от двух коммунистов: командира БЧ-5 и замполита корабля, а так же от комсомольской организацией корабля – Игорь твёрдо встал на позицию строителя светлого коммунистического будущего. Учитывая сложившуюся ситуацию, в декабре комсомольская организация БЧ-5 избирает Мельниченка своим комсомольским вожаком – секретарём комсомольской организации электромеханической боевой части. Теперь для него началась новая жизнь, и эта жизнь обременяла Игоря новыми обязанностями «комсомольского работника с портфелем», но не освобождённого от своих прямых служебных обязанностей. Дорога в сторону деятельности комсомольского функционера для него осветилась ясным солнечным лучом. Ещё будучи «карасём», Игорь имел неоспоримый авторитет среди личного состава и среди командования кораблей, где он проходил службу. Теперь его авторитет резко вырос. С Игорем стали здороваться за руку не только офицеры корабля, но и офицеры-политработники бригады и, даже, самой дивизии. Он неоднократно стал получать предложения от старшего офицера по кадрам о поступлении в военно-морские вузы страны, а от инструктора по учёту личного состава мичманов – о вербовке на мичманскую службу по контракту. Отслужив больше года и, имея среднее техническое образование, Игорь имел полное право влиться в мичманские ряды ВМФ ещё до окончания полного срока службы. Однако такие перспективы не прельщали новоиспечённого кандидата в члены КПСС и, Мельниченко не поддавался ни на какие уговоры. Он был настроен тянуть доставшуюся ему флотскую лямку до самого конца службы, определённой Министром Обороны СССР Дмитрием Фёдоровичем Устиновым – как концом полного срока флотской службы.

Вторая декада декабря подарила тихоокеанцам скрипучие морозы с лёгкой пеленой серебристо-белого снега и продувающие до мозга костей ветра. Лёд, тонкой зеркальной плёнкой, покрыл тихую гладь бухты Новик и, чтобы не упустить время, командование постановило в срочном порядке перебазировать десантные корабли в бухту Патрокл. Таким образом, БДК своевременно успели перебазироваться на зимовку без оказания помощи портофлотских ледоколов. Уже, спустя сутки, без их помощи из бухты Новик не смог бы выбраться ни один корабль.

Перебазировавшись в бухту Патрокл, моряки снова стали тешить себя надеждами на увольнение в город Владивосток. Используя своё первое увольнение в зимний город, Синенко и Мельниченко, сразу умчались в общежитие своих новых знакомых подружек. Им давно уже не терпелось с ними встретиться, и эта встреча полностью оправдала надежды военморов. Девчонки встретили морячков, словно хорошие давние подружки. Это увольнение парни провели в самом общежитии, наслаждаясь теплом, душевными разговорами и приятным чаепитием. Слушая приятную музыку, они обсудили планы на предстоящие увольнения. Теперь ребятам открывалась перспектива ходить в увольнение каждую субботу и воскресенье, а так, как они оба являлись старшинами, то была возможность увольняться и в среду – главное, чтобы дни увольнений не совпадали с графиками дежурств. Свои встречи они теперь могли обсуждать и по телефону, имея возможность через флотский коммутатор выйти на городскую АТС. Были вечера, когда девчонки сами навещали своих морячков, так как доступ к кораблям был полностью открыт. Никаких пропускных пунктов на «зимнике» не было. Вместо них на берегу дежурил патрульный наряд, состоящий из мичмана и двух моряков срочной службы. Девчонки спокойно могли с ними договариваться, и патрульные, через вахтенного у трапа, вызывали морячков на берег. Таким образом, ребята могли лицезреть своих подружек и провести с ними каких-то минут сорок, найдя укромное местечко на берегу. Были у ребят и завистники. Однако тут уже ничего не поделаешь. Всё зависело только от самого моряка, умеющего правильно общаться с субъектами противоположного пола, чтобы привлечь их внимание к своей собственной персоне на столько, насколько это получалось у наших юных героев.

Во второй декаде декабря во Владивосток пришла настоящая зима со скрипучими морозами и снежными метелями. Благодаря зимовке во Владивостоке, Мельниченко успел несколько раз побывать в увольнении. Обычно он со своим дружком заезжали в общежитие за подружками, а затем уже вместе решали, где провести совместный досуг. Бывали вечера, когда они посещали базовый матросский клуб, находящийся в центральной части города на берегу залива Золотой Рог. Иногда просматривали какой-нибудь интересный фильм, посещая городские кинотеатры. Одно из последних увольнений ребята провели вместе со своими зазнобами в общежитии, не желая мёрзнуть на зимнем воздухе. Располагая временем, девчонки накормили своих ухажёров жареной картошкой на сале и домашними беляшами, фарш на которые приготовил Игорь, а жарила их Лена. Тогда же было принято решение организовать встречу Нового года в общежитии девчонок, так как лучшего варианта не предвиделось.