Годы без Ленина (1924 – 1990)
Шрифт:
«Железные чудища, с чугунными сердцами, машинными душами, с канатами нервов… Куда же против них дяде Ване или трем сестрам?
Куда уж нашим „военным“ фронтам против них, против их страшных рефлекторов, жгущих конденсированной энергией!
Разрушат культуру упадка, напоят землю новой волей и, миссию свою исполнив, погибнут от микробов своей опустошенности».
Г-н Устрялов предвидел, правда, кое-каких нытиков, начавших «внутренне опустошаться», в своей «опустошенности» начавших даже атаку против всего нашего дела. Но эти «микробы» были передвинуты на более северную зону. (Смех, бурные аплодисменты.)
Что же касается нашей «опустошенности», «опустошенности» нашей партии, то г-н Устрялов оказался пророком поистине никудышным. Партия настолько «опустошилась», что рабочий класс на попытку «микробов» погомозиться в п'oрах партийного организма ответил посылкой армии в сто тысяч бойцов, которые влились прямо от станка в коммунистические ряды. «Железные чудища» разгромили белых вовсе не потому, что Колчаки и Деникины были воплощением трех сестер (то, что они тоже кричали: «В Москву! в Москву!», делало их мало похожими на провинциальных барышень: профессиональные вешатели, они имели и пушки, и иностранное золото!). «Железные чудища» разгромили их потому, что вели за собою массы, что опирались на пролетариат. И эти «железные чудища» не только не собираются помирать от каких-то дрянных микробов, а смело и твердо строят и бьются, с еще более возросшей энергией, с полным сознанием своей творческой миссии, на всех фронтах культуры, ведя массы к новым и новым победам и преодолевая со зверским упорством отчаянные трудности на своем пути.
Если
Так было в области государственного аппарата. Так сейчас происходит, еще происходит, в области культуры. Мы, например, буржуазно-мещанскую мораль уничтожили, мы ее по косточкам разложили, она сгнила у нас под руками, но сказать, что мы уже построили собственные нормы поведения, такие, которые бы соответствовали нашим задачам, еще нельзя. Многие с презрением относится к старой морали (и это хорошо), но своих норм еще не имеют, болтаются в каком-то безвоздушном пространстве без узды. Это очень плохо, и от этого мы терпим величайший урон.
В области быта, в области норм, регулирующих отношения между людьми, в области искусства и в целом ряде других областей, которые, по существу дела, и составляют то, что называется «духовной культурой», мы еще не «построились», а в некоторых областях у нас нет еще и чернового чертежа постройки. Это имеет часто весьма крупное отрицательное значение. Всем известны соответствующие примеры из самых различных сфер быта и общественной жизни вообще: разрушенная (и поделом разрушенная) старая семейно-половая «мораль», но еще очень слабое воздействие вырабатывающихся новых норм поведения в этой области; отсюда, из такого промежуточного положения, вытекают некоторые уродливые и в высокой степени отрицательные черты нашего быта; разрушенная старая идеология «двадцатого числа» у служащих и чиновников, но отнюдь не вколоченная еще со всей необходимой силой идеология работы для трудящихся, уважения к «просителю», особливого уважения к трудящемуся «просителю», бережливого отношения к государственным средствам и т.д. и т.п.; прежний «идеал» послушного начальству подданного мы разнесли в щепки, но сказать, чтобы в жизни – и в массовом масштабе – мы воспитали уже тип сознательного общественника, борца на всех фронтах строительства, преследующего и шкурника и подхалима, – этого сказать еще нельзя Мы только идем к этому, но сделали лишь первые шаги. Вся проблема рационализации не только производства, но и быта стоит перед нами именно как проблема, как задача, которую еще только нужно решать или, вернее, начать решать. Здесь нам нужно подтянуться, идет ли речь о массах, или о кадровом составе, или даже о «верхушечных» руководителях. Здесь мы не только не доделали еще нашего дела: мы еще часто не заложили даже фундамента. Таким образом, если мы говорим о некоторых общих задачах, которые перед нами стоят в этой области, то мы можем сформулировать их так: мы должны скорее изживать остатки промежуточного положения, когда старое разрушено, а новое еще не построено. Исходя из этой установки, мы должны поставить перед собою целый ряд задач по отношению к массе – во-первых, по отношению к кадровому составу, который является передовым слоем этой массы, во-вторых, даже по отношению к самым квалифицированным руководящим слоям – в-третьих. Если речь идет о массе, разумеется, перед нами стоит еще в качестве основной задачи задача возможно быстрее идти вперед по линии элементарной грамотности. В высокой степени неправильно – а это иногда бывает, – когда «сокращают» избы-читальни, библиотеки, даже школы. «Скаредничать» здесь теперь прямо недопустимо; воспитывать «цивилизованных кооператоров» без расширения сети образовательных учреждений нельзя. Возможно шире мы должны поставить и заботу о здоровье массы, в частности развернуть борьбу с алкоголизмом и сифилисом. Только безграмотные и действительно некультурные люди могут проходить мимо этих задач. Недавно я просматривал книгу одного немецкого профессора, Бумке, под названием «Культура и вырождение», появившуюся и на русском языке. Бумке целым рядом данных доказывает, что в послевоенный период особенно подрывает дееспособность масс именно алкоголь и сифилис, а у нас это особенно сильно чувствуется. Борьба с алкоголизмом, организация действительно разумных развлечений, надлежащая постановка кино и радио, всемерное развитие физкультуры – все это должно быть нашей задачей.
Нам необходимо, далее, из всех сил учить широкие народные массы рационализации хозяйства и уменью правильно считать. Это годится не только для рабочего класса, но и для крестьянства. Тов. Шацкий провел, например, обследование целого ряда крестьянских дворов и пришел к совершенно неоспоримому выводу, что, несмотря на низкий уровень бюджета, можно было бы – даже в рамках этого бюджета – достигнуть много большего производственного эффекта. Приводились примеры точных обследований крестьянских бюджетов и соответствующих расчетов, которые были через школьников розданы крестьянам и произвели сильное впечатление. Эти расчеты наглядно показывают, как даже в рамках обычных бюджетов крестьянское хозяйство может прыгнуть на ряд ступенек выше. Далее, следовало бы подумать о целом ряде мероприятий, которые помогли бы крестьянину заботиться не только о его дворе, а, скажем, о целой волости, волостном бюджете, т.е. о хозяйстве «общественном». Мы ведь должны держать курс на то, чтобы эти волости превращались в составные части того, что Ленин называл «государство-коммуна». Вопрос о бюджете рабочего, о его семейном бюджете, вопрос об участии его в производстве, о более прочной заинтересованности в ходе производства, о более сознательном и социалистически-культурном отношении к этому производству есть один из крупнейших вопросов нашего хозяйства. Но нужно двинуть и дело рационализации быта. Нужно сказать, что мы еще и высокой степени некультурны, в особенности по сравнению с теми задачами, которые стоят перед нами. Мы иногда пальцем о палец не можем ударить, чтобы исправить мелочи, от которых многое зависит. Вопрос о развлечениях, клубах, радио, кино; вопрос о банях, прачечных, хлебопекарнях, школах и библиотеках; целый ряд других «житейских» «бытовых» вопросов нередко «решается» так, что мы нарисуем хорошую картину общих «заданий», «планов», «установок», а приведение всех этих пожеланий «во исполнение» двигается чрезвычайно медленно. Между тем еще Ленин отмечал, что наша пропаганда должна быть пропагандой показа, примера, делового выполнения, а не той «политической трескотней», которая в свое время была полезна, а теперь уже в значительной мере устарела. Есть целый ряд указаний на то, что наша работа весьма бы выиграла, если бы мы формы теперешних ревизий и бумажной отчетности заменили бы хорошим инструктажем. Реальная практическая помощь не разочаровывала бы ни крестьянина, ни рабочего, ни трудящегося человека вообще, тут чувствовалось бы настоящее, живое дело, а не бюрократическая волокита. Вот примерно главные задачи, которые стоят перед нами, поскольку речь идет о массах.
Эти задачи не могут быть, однако, решены, если мы не подтянем
Нам необходим, далее, подъем специальных знаний в нашем кадровом составе. Мы имеем тут целый ряд прорех. Например, у нас очень мало средних техников, наши новые инженеры недостаточно квалифицированы. Средних техников, средних агрономов – вот этого персонала у нас чрезвычайно мало. Очень часто наши партийные работники, которые не знакомы с целым рядом конкретных практических вопросов, требующих специальных знаний, не могут выполнять теперь и своих партийно-политических функций, ибо теперь ни крестьяне, ни рабочие не могут удовлетвориться такого рода политическим руководителем, который говорит о Чемберлене, но не понимает ничего ни в крестьянском хозяйстве, ни в агрономии, ни в технике. Члены нашей партии не только правят, но и управляют, не только намечают «линию», но и практически ее проводят, – они являются не только «политиками вообще», но и администраторами. Раз это так, то эти работники должны обладать с каждым годом все большими и большими знаниями по целому ряду вопросов. И здесь нужно, наряду с подъемом этих знаний, с возрастанием чувства ответственности перед массой, обратить особое внимание на так называемую проблему «мелочей».
Попробуем произвести такой опыт: вырезываем из отделов «рабочей жизни», из соответствующих корреспонденций с фабрики, заводов и т.д., корреспонденций, помещенных в «Экономической жизни», в «Труде», в «Гудке», в «Правде», в «Рабочей газете» и т.д., замечания относительно всяких недостатков и безобразий. Попробуйте теперь проанализировать эти различные недостатки, и вы придете к заключению, что 9/10 различных безобразий не вытекают из «объективных условий», а могут быть устранимы при внимательном отношении к делу. Если среди рабочей массы есть значительные остатки несознательного отношения к государственным интересам, то, с другой стороны, мы имеем дело с некультурностью наших управляющих кадров, в том числе партийцев. Если у рабочего, который работает непосредственно на производстве, бывает иногда психология халатности, то у кадровиков частенько встречается желание «как-нибудь обойтись» («живали и хуже, как-нибудь проживем и теперь», «не так уж все плохо» и т.д.). Это гнилая психология. Каждый руководитель – и в первую голову коммунист – должен быть примером пионера культуры, самым внимательным образом вылавливающего все недостатки и решительным образом их исправляющего. Ни одна мелочь не должна считаться мелочью, которая лежит вне сферы нашего влияния. Таких «мелочей» не должно быть. Из этих мелочей составляется «быт». Эти мелочи могут стать даже политическим фактором. Сонливое, обломовское отношение к этим «мелким» недостаткам есть чума, которую мы должны раздавить и уничтожить. Мы должны изо всех сил нажать на всех наших работников – профсоюзных, советских, партийных, которые имеют непосредственную связь с массами. Тот не коммунист, кто относится к этим вопросам «спусти рукава». Эта халатность, это невнимание к непосредственным нуждам масс легко перерастает в гнусный бюрократизм, в самодовольство чиновника. Это есть варварство, которое мы должны уничтожать всеми средствами. Нужно сказать всем нашим работникам, что нельзя воспитывать массу, нельзя требовать от массы, чтобы она поднималась на все более и более высокую ступеньку трудовой культуры, если ты сам подаешь пример бюрократической самовлюбленности и самодовольства. Необходимо прислушиваться к каждому критическому замечанию со стороны массы, а не объявлять всякую критику антисоветским выступлением, как иногда делают злостные дураки или бюрократические самодуры.
Что касается еще более «высоких» руководящих кадров, то здесь нужно выдвинуть примерно такие вопросы: большее знакомство с опытом Запада и Америки, большее продумывание наших крупных хозяйственных и всяких иных планов и маневров, разработка целого ряда научных вопросов по специальным линиям, периодические объезды СССР. Мы говорили неоднократно, что задачей коммунистов является революционность и деловитость, революционность и американизм. Но что такое революционность? Революционность – это есть соподчинение каждого шага основной революционной идее, в наших условиях идее международной революции, с одной стороны, строительства социализма – с другой. Революционность предполагает не только такую умственную, интеллектуальную установку. Революционность предполагает и определенную настроенность, революционную страсть, революционный оптимизм. Революционность предполагает определенную веру в свое дело, революционность предполагает отрицание нытья, пессимизма, уныния и всякого гнилья. Это гнилье в корне противоречит всякой по-настоящему революционной установке. Класс восходящий не может сочувствовать или быть связанным так или иначе с гнилой и упадочнической психологией. Наш оптимизм нельзя, конечно, смешивать с глупым оптимизмом, который утверждает, что все на свете есть благо: у Вольтера был такой герой, Панглосс, который и в случае землетрясения, и в случае весьма неприятной болезни утверждал, что «все к лучшему в этом лучшем из миров». Мы не можем стать и на точку зрения какого-нибудь блаженного Августина, который утверждал, что господь бог создал «зло» только для того, чтобы лучше оттенять «добро». Мы – не Панглоссы и не блаженные Августины. Но мы должны решительно бороться со всякими проявлениями перерождения, упадка, разложении, проявляются ли они и литературе (есенинщина), в политике, в быту – где угодно. Естественно, что класс восходящий только тогда может выполнять стоящие перед ним задачи, творить свое великое дело, когда он полон веры в свои собственные силы и в то дело, которое он делает. Бывали в истории нашей революции очень тяжелые времена. Но наша партия потому и вышла победоносно из этих тяжелых времен, что она была несгибаемой партией и никогда, ни при каких условиях не теряла веры в свое великое дело. В этом отношении ее вождь, Владимир Ильич, был образцом нового человека-борца. У одного из величайших поэтов, у бельгийского поэта Верхарна, есть замечательное стихотворение, которое называется «Трибун», где почти каждое слово может быть отнесено к Владимиру Ильичу, этому железному вождю пролетарских масс: