Годы и войны
Шрифт:
Относительно жалобы майора командир полка доложил следующее: воевал он действительно хорошо, командир неплохой и в мирное время, и действительно лучший физкультурник; но жалобы подчиненных на его грубость идут сплошным потоком. Он обзывает калеками всех тех, кто не так, как ему хочется, выполняет упражнение на снарядах. В его батальоне сидящих на гауптвахте больше, чем во всех остальных подразделениях полка. Говорили с ним не раз, он обещал исправиться, но все остается по-прежнему, вот и пришлось представить его к увольнению.
Явился майор. Я его спросил:
– Почему на вас так много жалоб? Почему в батальоне так много проступков?
– Над этим задумывался не раз, но понять не могу.
– Методикой обучения предусмотрено переходить от простого и менее трудного к более сложному и трудному. Согласны вы с этим?
– Да, согласен.
– Будете ли вы считать правильным, если подчиненные вам сержанты на первом месяце обучения молодых солдат будут от них требовать, чтобы они стреляли и выполняли упражнения на брусьях так же, как выполняют сами сержанты?
– Нет, буду считать это неправильным.
– Почему же вы, лучший спортсмен части, оскорбляете солдат и сержантов, если они не так выполняют, как вы, то или другое упражнение?
Молчание.
– Вы начали военную службу солдатом или сразу офицером?
– Офицером.
– Давайте разберемся. Вы, товарищ майор, имеете большую физическую силу, вы были храбрым в бою, и мы верим, что вы без труда переносили лишения военной обстановки. Но можно ли думать, что те, кого вы называете неспособными, калеками, что эти люди, не имеющие такой физической силы, как вы, все являются негодными бойцами лишь потому, что не умеют пока выполнять спортивные упражнения так, как выполняете их вы? Вам не пришлось быть солдатом - это не ваша вина. Но, не испытав на себе солдатской службы, вы не понимаете психологию солдата. Вот я был солдатом в царской армии, хорошо знаю, как тяжело было солдату переносить оскорбления от дворянина-офицера. Вы думаете, легче терпеть оскорбления солдату Советской Армии от офицера, вышедшего из семьи рабочего, крестьянина или из трудовой интеллигенции? Чем отличается наш солдат от офицера? Лишь тем, что меньше учился за счет государства.
Вот здесь мы до вашего прихода обсуждали ваше положение. Возможно, что вы оскорбляете солдат, желая, чтобы они быстрее и большему научились. Но нельзя чрезмерно гнуть палку, ее можно сломать. Нельзя испытывать долго терпение людей, оно тоже может лопнуть. Вы оскорбляете достоинство человека. На вас глядя, по вашему примеру поступают и подчиненные вам офицеры и сержанты. А что из этого получается? Какая польза? Только и есть, что много сидящих на гауптвахте и много жалоб на вас. Поэтому вы и представлены к увольнению из кадров армии.
Майор вскочил со стула и с горечью проговорил:
– Да, верно, это мой большой недостаток, но сам я не мог о нем догадаться, а тот, кто меня вызывал и беседовал со мной, этого не сказал, а только попрекал меня грубостью. Теперь я все понял и свои недостатки могу изжить. Дайте только срок, и вы увидите.
Отпуская майора, я ему сказал:
– Умейте требовать твердо, справедливо и разумно. Это должен уметь каждый командир.
Позднее мы узнали, что майор, вернувшись от нас в батальон, собрал офицеров и сержантов, подробно им рассказал о нашем с ним разговоре. Он дал подчиненным командирам новые установки, сам резко изменил свое отношение к людям. Прошло время, и его батальон стал одним из лучших, а сам он получил продвижение по службе.
Командирам было указано, что отсутствие регулярных опросов относительно претензий мешает узнавать нужды и запросы подчиненных, и это заставляет солдат писать жалобы во все адреса. Проводя опросы регулярно, мы не только узнаем нужды и запросы подчиненных, но и разрешаем вопросы на месте. Не меньший интерес для командиров представляют проводимые ими вечера вопросов и ответов.
Раньше мне не
Но, когда я присутствовал на первом для меня учении с десантированием, мне показалось странным, что десантники после приземления в тылу условного противника слишком медлят с началом действии.
По своей натуре я не терпел тех вновь назначенных командиров, которые, прибыв в соединение или часть, не успев еще ознакомиться с условиями их жизни и работы, не узнав, почему то или иное делается так, а не иначе, начинают отменять существующее, вводить нечто новое, находить негодным все, что было до них. Но на этот раз я изменил своему правилу и, присутствуя на этом малознакомом мне по принципам организации учении, выступил на разборе с довольно решительной критикой и потребовал, чтобы сразу же после приземления, не теряя на одной минуты, войска приступали к решению задачи.
На одном из учений произошел интересный случай. После выброски большого десанта два парашютиста, у которых были уже раскрыты парашюты, столкнулись в воздухе, и у одного из них парашют сложился, что угрожало ему гибелью. Другой не растерялся в столь сложной обстановке, мгновенно схватил стропы и удержал товарища. На одном парашюте с удвоенной скоростью они начали приближаться к земле.
Командир части вместе с врачом сели в машину и поехали к месту вероятного их приземления, а мы продолжали наблюдать в бинокли за их ускоренным спуском. Видели, что они приземлились и что никто из них не поднялся, как это обычно бывает, чтобы погасить наполненный ветром парашют. Это усилило нашу тревогу, и мы ожидали грустных известий. Но, продолжая наблюдать, мы увидели, как к месту приземления подъехала машина, как из нее вышли командир и врач, как навстречу им поднялись два человека. У всех наблюдавших эту картину вырвался вздох облегчения. Вскоре вернулся командир части и с улыбкой доложил: "Все благополучно, оба отделались небольшими ушибами, а когда мы к ним подъехали, оба обнимали и целовали друг друга".
Кто-то сказал:
– Почему никто из них не стал тушить парашют? Мы уже думали...
– Да им было не до парашюта, - ответил командир.
– Если бы вы были на их место, тоже сначала полежали бы да одумались.
– Так бывает в бою. Один, рискуя своей жизнью, спасает жизнь другого, и оба остаются живы, - сказал я - Десантники, оказывается, это делают и в мирное время.
Кстати упомяну, что парашютист, спасший жизнь товарищу, получил за это государственную награду.
Позднее я не раз наблюдал на тренировках и учениях подобные столкновения парашютов, и почти всегда это происходило с куполами парашюта одной системы. У меня и раньше возникал вопрос: почему сейчас у десантников такие парашюты? Но я молчал, боясь, с одной стороны, показаться невежественным в глазах подчиненных, опытных десантников, а с другой стороны, опасался этим вопросом невольно подорвать веру в принятый тогда парашют.
После ряда случаев я собрал пятерых ответственных и опытных парашютистов из руководящего состава и задал им такие вопросы: почему прежний парашют был заменен новым? От кого исходила инициатива замены? При этом я их предупредил, что разговор должен остаться между нами.
– Конечно, старый надежнее, - сказали двое из пяти.
Трое высказались за новый. При этом все они ответили, что перешли к нему в конце войны, а по чьей инициативе - никто не мог сказать. Тогда я подумал: "Инициатор, вероятно, находится в этой тройке. Все пятеро знают виновника замены и не хотят его поставить в неловкое положение в глазах нового командующего".