Годы испытаний. Честь. Прорыв
Шрифт:
Миронов сразу потемнел лицом: «За что судить?»
Дубров сочувствующе глядел на Миронова…
– Хорошо, что вовремя приостановили эту дурацкую затею с контратакой Сизова, а то положили бы народу невесть сколько. А вас, – Аржанцев гневно обратился к Миронову, – за один этот отход со взводом надо под суд отдать… Учились,
Неизвестно, сколько бы еще бушевал командир роты, если бы не появился новый, назначенный в роту политрук.
– Товарищи, познакомьтесь, наш политрук роты товарищ Куранда Евгений Антонович, – представил Аржанцев огненно-рыжего, невысокого мужчину лет сорока. В левом и правом нагрудных карманах его гимнастерки блестели узкие зажимы трех авторучек.
Куранда протянул лейтенантам пухлую руку, густо поросшую золотистыми волосами.
– Будем знакомы, товарищи, – проговорил он, улыбаясь и блестя золотыми зубами. – Каково настроение бойцов?
– Хорошее, – ответил Дубров. И, покосившись на Аржанцева, добавил: – Рвутся в бой.
Политрук бросил недоверчивый, слегка насмешливый взгляд и обидчиво поджал губы.
– Орлы, значит, в бой рвутся… Это похвально. Вот только вид у лейтенанта Миронова не боевой…
Над головой появились вражеские самолеты. Сверкая серебристым оперением, летели правильным тупым клином, как летят в осенние перелеты гуси. Все подняли головы кверху.
– Двадцать шесть, двадцать семь, – считал самолеты Аржанцев и, оборвав счет, с досадой махнул рукой: – Не меньше полсотни…
Миронов видел, что командир роты волнуется. Никто не заметил, когда и куда исчез политрук Куранда. Он как будто провалился сквозь землю.
– Ну, чего вы удивляетесь? – сказал Аржанцев. – Товарищ только что попал на фронт… непривычно
Дубров и Миронов недоуменно переглянулись, и оба, спросив разрешения, отправились в расположение своих взводов.
На войне нередко бывает, что от трусости до преступления – один шаг. Особенно если солдат не приобрел еще самого драгоценного солдатского качества – «обстрелянности». К каждому бойцу приходит оно со временем… И нет здесь единых законов и правил. Но во всех случаях для этого необходим толчок, который заставил бы человека побороть чувство страха, подчинить его своей воле. Люди сильного характера могут добиться такого перелома сами, а люди слабовольные нуждаются в чьей-то посторонней помощи. Кто воевал, тот пережил эти минуты тяжелой борьбы с собой и никогда не поверит, что есть люди, не знающие страха.
Миронов торопился на позицию взвода. На опушке леса он увидел труп неизвестного бойца. Тот лежал навзничь, запрокинув голову, острый кадык его, поросший черными волосами, торчал бугром. Глаза с матово-желтыми белками были открыты, иссиня-фиолетовые губы искривились, обнажив почерневшие, прокуренные зубы. Боец обеими руками зажимал живот. Труп бойца как будто предупреждал: «Не ходи туда, с тобой может быть такое же».
И сразу Миронова охватил холодящий сердце ужас. Он взглянул вперед и оторопел: на позиции с оглушительным воем и свистом падали коршунами-стервятниками пикирующие бомбардировщики. С высоты, покрытой кустами и редким лесом, спускалась, развертываясь в цепь для атаки, вражеская пехота. А там, где был его взвод, уже бушевал огненный артиллерийский шквал и все заволокло дымом и пылью.
Конец ознакомительного фрагмента.