Годы испытаний. Честь. Прорыв
Шрифт:
– Что ты, Рита, успокойся! Разве это позор, что ты решила выйти замуж? Ведь ты любишь его, а он тебя… Или ты боишься своего отца? – Она гладила рукой волосы Риты. – Но ведь он не враг тебе, коли ты встретила человека по сердцу.
Рита перестала плакать, поспешно вытерла глаза.
– Скоро придет отец… Ведь я собиралась учиться, подала документы в медицинский институт.
– Ну, что ж тут такого, разве нельзя учиться замужем?
– Какая ты странная, Наташа! – смутилась Рита. – Могут же быть дети…
– А разве, имея детей, нельзя учиться?
– Видишь ли, Наташенька, Евгений считает
Подруги обнялись, склонив друг к другу головы, и долго сидели задумавшись. Трудно, очень трудно каждому человеку найти свою настоящую любовь…
У Жигуленко неожиданно произошли перемены. Перед отъездом в лагеря пришел приказ о назначении его адъютантом комдива, а Дуброва тем же приказом переводили в роту Аржанцева.
Жигуленко ходил сияющий и всем своим видом давал понять, что иначе не могло быть. Встретив Жигуленко, Миронов, узнав об этом, протянул ему руку:
– Поздравляю с повышением!
Но тот решил замять разговор.
– Хитрый ты, Сашка, тихой сапой действуешь. Отбил у меня Наташу и в ус не дуешь.
Разговор этот происходил при командирах, на стрелковом тренаже и был встречен шутками. Миронов обиделся, и целую неделю они не разговаривали. И, уже собирая вещи, Жигуленко заговорил первым.
– Ну хватит дуться, индюк, – похлопал он Миронова по плечу. – Кончилась, браток, моя холостяцкая вольница, скоро женюсь. Такую свадьбу закачу, Сашка, аж чертям тошно станет. Уже папашу родного потряс. Он обещал тысчонки три подбросить.
– Нет, ты это серьезно? – удивился Миронов.
– А ты думаешь – шучу? Решил – и все!.. Давай по рукам, Саша. Все обиды – в сторону. Что мы с тобой, ребятишки? Приходи на свадьбу.
В субботу Миронов заступал в наряд и поэтому с середины дня ушел готовиться, поручив своему помкомвзвода Рыкалову изучить обязанности должностных лиц караула.
Миронову было весьма обидно: «У друга свадьба, а ты иди дежурить». А тут еще вчера за борьбу опять получил только «удовлетворительно».
«Плохо тренируетесь», – сказал Канашов.
Аржанцев тоже выругал.
Миронов подшил чистый подворотничок, довел до золотого сияния пуговицы, начистил сапоги и прилег на койку: «А что, если попросить Дуброва подменить меня на дежурстве?»
Миронов отправился в роту. Но никто не знал, где Дубров. До развода оставалось не более часа.
Раздосадованный Миронов направился в штаб. Он закурил и присел на скамейку у штаба. Его размышления нарушили чьи-то торопливые шаги.
– И где тебя носит, чертушка? – услышал он хрипловатый басок Дуброва. «Чертушка» было его любимым словом. – Я побежал к тебе на квартиру – нет. В роте – нет.
Дубров был в полном военном блеске, с противогазом через плечо.
– Пароль я уже получил у Чепрака, боялся, как бы ты к нему не сунулся. Иди на все четыре стороны!.. Я подежурю, а ты сменишь меня шестого июля. Это день моего рождения. Да, знаешь, к нам в роту прибыл новый командир взвода – лейтенант Сорока. Только что из училища.
Миронов был поражен: «Кто же это уговорил его дежурить
Постояв немного и покурив, они разошлись.
«Интересно, как воспримет Наташа новость о том, что я освободился от дежурства? Обрадуется или не покажет виду? Она ведь гордая, вся в отца… А Канашов последнее время смотрит на меня как-то недоверчиво. Знает ли он о моих встречах с Наташей? Наверно, знает». Миронов направился в свою палатку. Дел было много. Надо поскорее закончить стихотворение о знамени, которое никак ему не удавалось. А тут еще свадьба… Что подарить Жигуленко и Рите? Завтра надо ехать в город искать подарки.
Придя в палатку, зажег свечу, достал из планшета тетрадь со стихами и несколько листков с деловыми записями: «Жалоба от дежурного по кухне. Вчера старший сержант Рыкалов обругал повара за то, что тот оставил очень маленькие порции для нашего взвода». Миронов недолюбливал Рыкалова. Разбирая жалобу, он вспылил и отругал помкомвзвода. «Вот помощника бог послал, всегда после его помощи надо самому делать», – с досадой подумал он.
Есть еще неотложное дело: доложить начальству о рапорте Ежа. Он просит дать ему краткосрочный отпуск, умерла мать. Положил в планшет жалобу и задумался. Да, но почему же стихи о знамени, которые, казалось, так легко написать, не получались? Сколько он уже извел бумаги! «Двадцать первый вариант, – сказал он себе, – и все не то. Какие-то рифмованные строки, правильные, но холодные и бездушные, похожие на те, что пишутся в газету к праздникам. Ну а что, если прочитать их вслух?»
– Мы радыПараду,Шагаем все рядом.И, все заглушая окрест,Звенит и грохочет,Поет и хохочетПолка златотрубный оркестр.«Фу ты, какая чепуха! Хохочет оркестр… – Он невольно поморщился. – Да и какому параду? Ведь это был строевой смотр? Может, дальше лучше?»
– Пусть ярко, как пламя,Горит наше знамя,И свет его вечно живет.Всегда оно с нами,Армейское знамя,Как птица, стремится вперед!«Плохо, – признался он себе. – И потом эта внутренняя рифма в конце строки… – И, взяв новый чистый листок, он написал сверху: «Последний вариант» – и подчеркнул. – Завтра на свежую голову».
Так нестерпимо хотелось спать. Ветерок, легкий и шаловливый, ворвался в палатку, чуть не потушив свечу. В ноздри ударил запах цветущей сирени и лесной сырости. Разноголосая команда: «Отбой!», нарастая, приближалась. Повсюду стихали голоса бойцов, ложившихся спать. Миронов прилег на койку, закурил. «Полежу немного и сбегаю к Дуброву. Погляжу, как ему дежурится. И заодно взгляну на взвод. Как они там…» В глазах расплывался дрожащий свет свечи. И наконец ветер осилил его и погасил. И тут же сон закрыл отяжелевшие веки. Голова приятно закружилась, словно от бокала хорошего вина. И через минуту Миронов крепко спал.