Годы риса и соли
Шрифт:
Зейк со слугой повели рабов по рынку. Среди буйства запахов, красок и звуков люди, чёрные как смоль, с белыми и жёлтыми глазами и зубами, сверкающими на фоне кожи, зазывно предлагали товары и договаривались о ценах. Болд шёл следом.
Мимо жёлтых и зелёных фруктов,Мимо кофе, риса, сушёной рыбы,Мимо вороха цветного хлопкаВ крапинку и в бело-синюю полоску;Мимо шёлка из Китая и ковров из Мекки;Мимо коричневых орехов, мимо медных вазС бусами и разноцветными камнями,Мимо шариков дурманящего опия;МимоА дальше – ещё невольничий рынок, снова на отдельной площади рядом с главным рынком, с помостом в центре, который так похож на трибуну далай-ламы, когда не занят рабами.
Местные, заглянувшие на торги, столпились не в круг, а с одной стороны помоста. Преимущественно это были арабы, облачённые в синие суконные халаты и башмаки из красной кожи. Над рынком возвышалась мечеть с минаретом, за которой начинались ряды четырёх- и даже пятиэтажных зданий. Гвалт стоял неимоверный, но Зейк, оглядевшись, покачал головой.
– Дождёмся личной аудиенции, – решил он.
Он накормил рабов ячменными лепёшками и отвёл их к высокому зданию рядом с мечетью. Потом явились китайцы со своим переводчиком, и все вместе они перешли в тенистый внутренний дворик, густо засаженный зелёными широколиственными растениями вокруг журчащего фонтана. Во дворик выходила комната, где на стенах висели полки, красиво уставленные разнообразными чашами и статуэтками. Среди китайских пиал из белого фарфора, расписанного синими, золотыми и медными красками, Болд узнал самаркандскую керамику и расписные фигурки из Персии.
– Изящная работа, – похвалил Зейк.
После чего перешли к делу. Китайцы осмотрели рабов Зейка. Перебросились парой слов с переводчиком, с которым Зейк посовещался наедине, покивали. Болд даже вспотел, несмотря на холод. Их продавали китайцам партией.
Один китаец прошёлся вдоль связки рабов. Он смерил Болда взглядом.
– Как ты сюда попал? – спросил он по-китайски.
Болд сглотнул, махнул рукой на север.
– Я был купец, – его китайский оставлял желать лучшего. – Золотая Орда схватила меня и привезла в Анатолию, потом в Александрию, потом сюда.
Китаец покивал и двинулся дальше. Вскоре китайские моряки в штанах и коротких рубахах увели рабов обратно на берег. Там уже ждали несколько таких же невольничьих групп. Их раздели, омыли чистой водой, намылили, и снова окатили водой. Им выдали новую одежду из простого хлопка, посадили в лодки и погребли к борту одного из исполинских кораблей. Следуя за тощим чернокожим мальчишкой-невольником, Болд поднялся по лесенке в деревянной корабельной стене, ровно на сорок одну ступеньку вверх. Всех рабов загнали под палубу, собрав в одной каюте в задней части корабля. Мы не хотим рассказывать, что случилось дальше, но если мы этого не сделаем, рассказ наш не будет иметь смысла, так что придётся перейти к новой главе. А случилось вот что.
4
В которой после жуткого деяния появляется частица Будды; а моряки флотилии взывают к милосердию Тяньфэй.
Корабль был так огромен, что не качался на волнах. Болд словно попал на остров, а не плыл по морю. Их держали в помещении с низкими потолками, которое протянулось в ширину от одного корабельного борта до другого. Решётки с обеих сторон пропускали воздух и какой-никакой тусклый свет. Под одной из них было проделано отверстие, выходящее на воду и служившее отхожим местом.
Тощий негритёнок глянул вниз, словно прикидывая, сумеет ли пролезть в такую дыру. Он говорил по-арабски лучше, чем Болд, хоть это был и не его родной язык, но говорил странно, с гортанным акцентом, которого Болд никогда раньше не слышал.
– С номи бращаются ког с грязью.
Глядя в отверстие, он рассказал, что сам родом с холмов за саванной. Он просунул в дыру одну ногу, потом другую – не пролезть.
Но заскрежетал дверной замок, мальчишка втащил ноги обратно и диким зверьком отскочил в сторону. Вошли трое и выстроили невольников перед собой. Корабельные боцманы, догадался Болд. Проверяют груз. Один из них внимательно осмотрел мальчишку. Кивнул остальным, и те поставили на пол деревянные миски с рисом и большое бамбуковое ведро с водой, после чего удалились.
Так продолжалось два дня. Негритёнок, звали которого Киу, большую часть времени проводил, глядя через бортовое отверстие на водную гладь или просто в никуда. А на третий день их вывели на палубу и приказали грузить товары. Груз затаскивали на борт верёвками, пропущенными через шкивы на мачтах, а затем заносили в открытые трюмы. Командовал погрузкой вахтенный офицер – обычно эта обязанность выпадала большому лунолицему Хану. Болд как-то выяснил, что грузовой трюм внутри был разделён перегородками на девять отсеков, и каждый в несколько раз превышал размерами самые большие дау Красного моря. Рабы, уже бывавшие на кораблях прежде, рассказали, что благодаря этому большой корабль сложнее пустить ко дну: если течь возникала в одном отсеке, достаточно было опустошить его, а позднее или залатать пробоину, или так и оставить затопленным, потому как другие удерживали корабль на плаву. Так ты будто одновременно находился на девяти связанных вместе кораблях.
Как-то утром палуба у них над головами задрожала от топота моряков, и все ощутили, как два увесистых каменных якоря поднимают на борт. Распустились огромные паруса, по одному на каждой мачте. Корабль стал медленно и вальяжно покачиваться на воде, слегка кренясь вбок.
Судно оказалось настоящим плавучим городом. Сотни людей обитали на нём. Перетаскивая из трюма в трюм тюки и ящики, Болд насчитал пятьсот человек, а их здесь, без сомнения, было куда больше. В голове не укладывалось, как столько людей помещалось на борту одного корабля. Рабы сошлись во мнении, что это вполне в духе китайцев. Те даже не замечали такой многолюдности, для них подобное было в порядке вещей и ничем не отличалось от любого, какой ни возьми, китайского города.
На их корабле плыл сам адмирал внушительной флотилии, Чжэн Хэ, великан с приплюснутым лицом из западного Китая. Хуэй [5] , поговаривали втихаря некоторые невольники. Именно из-за адмирала на верхней палубе постоянно толпились офицеры, сановники, священники и чиновники всех рангов. А в трюмах всю грязную работу выполняли чернокожие мужчины, зинджи и малайцы.
Той ночью в трюм, где содержали рабов, зашли четверо. В их числе – Хуа Мань, первый помощник Чжэна. Они остановились перед Киу и рывком поставили его на ноги. Хуа ударил его дубинкой по голове, остальные сорвали халат и широко развели ему ноги. Бёдра и талию ему туго перевязали бинтами, придерживая полубессознательного мальчишку, чтобы тот не рухнул на пол. Тогда Хуа вынул из складок рукава короткий изогнутый нож. Он схватил мальчика за член, вытащил орган наружу и одним уверенным взмахом отсёк его вместе с яйцами под самое основание. Мальчишка заскулил, а Хуа зажал кровоточащую рану и набросил на неё кожаный ремень. Он наклонился и ввёл в рану тонкую металлическую пробку, после чего туго затянул ремень и закрепил концы. Он подошёл к отхожему окошку и вышвырнул гениталии мальчика в открытое море. Затем взял у одного из своих подручных рулон смоченной бумаги и приложил к собственноручно нанесённой ране, в то время как остальные бросились её перевязывать. Когда с процедурой было покончено, двое из них закинули руки мальчика себе на плечи и увели его.
5
Народ Китая, исповедующий одну из четырёх разновидностей ислама, а именно – ханафитский (прим. ред.).