Годы странствий

Волошин Максимилиан Александрович

1907

7 ВОСКРЕСЕНЬЕ

Сердце острой радостью ужалено. Запах трав и колокольный гул. Чьей рукой плита моя отвалена? Кто запор гробницы отомкнул? Небо в перьях — высится и яснится… Жемчуг дня… Откуда мне сие? И стоит собор — первопричастница В кружевах и белой кисее. По речным серебряным излучинам, По коврам сияющих полей, По селеньям, сжавшимся и скученным, По старинным плитам площадей, Вижу я, идут отроковицами, В светлых ризах, в девственной фате, В кружевах, с завешенными лицами, Ряд церквей — невесты во Христе. Этим камням, сложенным с усильями, Нет оков и нет земных границ! Вдруг взмахнут испуганными крыльями И взовьются стаей голубиц.

1907

ГНОСТИЧЕСКИЙ ГИМН ДЕВЕ МАРИИ

Вячеславу Иванову

Славься, Мария! Хвалите, хвалите Крестные тайны Во тьме естества! Mula-Pracriti — Покров Божества. Дремная греза Отца Парабрамы, Сонная Майа, Праматерь-материя! Греза из грезы… Вскрываются храмы. Жертвы и смерти Живая мистерия. Марево-Мара, Море безмерное, Amor-Maria [7] — Звезда над морями! Мерною рябью Разбилась вселенная. В ритме вскрывается Тайна глубинная… В пенные крылья Свои голубиные Морем овита, Из влаги рожденная — Ты Афродита — Звезда над морями. Море — Мария! Майею в мире Рождается Будда. В областях звездных Над миром царит. Верьте свершителю Вышнего чуда: Пламя, угасшее в безднах, Горит!.. Майа — Мария! Майа, принявшая Бога на крест, Майа, зачавшая Вечер — Гермеса. С пламени вещих Сверкающих звезд Сорвана дня Ледяная завеса. Майа — Мария! Мы в безднах погасли, Мы путь совершили, Мы в темные ясли Бога сложили… Ave Maria!

7

Любовь — Мария (лат.).

1907

Петербург

КИММЕРИЙСКИЕ СУМЕРКИ

Константину Феодоровичу Богаевскому

1 ПОЛЫНЬ

Костер мой догорал на берегу пустыни. Шуршали шелесты струистого стекла. И горькая душа тоскующей полыни В истомной мгле качалась и текла. В гранитах скал — надломленные крылья. Под бременем холмов — изогнутый хребет. Земли отверженной — застывшие усилья. Уста Праматери, которым слова нет! Дитя ночей призывных и пытливых, Я сам — твои глаза, раскрытые в ночи К сиянью древних звезд, таких же сиротливых, Простерших в темноту зовущие лучи. Я сам — уста твои, безгласные как камень! Я тоже изнемог в оковах немоты. Я свет потухших солнц, я слов застывший пламень, Незрячий и немой, бескрылый, как и ты. О, мать-невольница! На грудь твоей пустыни Склоняюсь я в полночной тишине… И горький дым костра, и горький дух полыни, И горечь волн — останутся во мне.

1907

<Петербург>

2

Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель… По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре. По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль, И лежит земля страстная в черных ризах и орарях. Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор, Причащусь я горькой соли задыхающейся волны, Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело. Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!

1907

Коктебель

3

Темны лики весны. Замутились влагой долины, Выткали синюю даль прутья сухих тополей. Тонкий снежный хрусталь опрозрачил дальние горы. Влажно тучнеют поля. Свивши тучи в кудель и окутав горные щели, Ветер, рыдая, прядет тонкие нити дождя. Море глухо шумит, развивая древние свитки Вдоль по пустынным пескам.

1907

4

Старинным золотом и желчью напитал Вечерний свет холмы. Зардели красны, буры Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры. В огне кустарники и воды как металл. А груды валунов и глыбы голых скал В размытых впадинах загадочны и хмуры. В крылатых сумерках — намеки и фигуры… Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал, Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам. Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром? Кто этих мест жилец: чудовище? титан? Здесь душно в тесноте… А там — простор, свобода, Там дышит тяжело усталый Океан И веет запахом гниющих трав и иода.

1907

Коктебель

5

Здесь был священный лес. Божественный гонец Ногой крылатою касался сих прогалин. На месте городов ни камней, ни развалин. По склонам бронзовым ползут стада овец. Безлесны скаты гор. Зубчатый их венец В зеленых сумерках таинственно печален. Чьей древнею тоской мой вещий дух ужален? Кто знает путь богов — начало и конец? Размытых осыпей, как прежде, звонки щебни, И море древнее, вздымая тяжко гребни, Кипит по отмелям гудящих берегов. И ночи звездные в слезах проходят мимо, И лики темные отвергнутых богов Глядят и требуют, зовут… неотвратимо.

1907

Коктебель

6

Равнина вод колышется широко, Обведена серебряной каймой. Мутится мыс, зубчатою стеной Ступив на зыбь расплавленного тока. Туманный день раскрыл златое око, И бледный луч, расплесканный волной, Скользит, дробясь над мутной глубиной, То колос дня от пажитей востока. В волокнах льна златится бледный круг Жемчужных туч, и солнце, как паук, Дрожит в сетях алмазной паутины. Вверх обрати ладони тонких рук — К истоку дня! Стань лилией долины, Стань стеблем ржи, дитя огня и глины!

1907

Коктебель

7

Над зыбкой рябью вод встает из глубины Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней, Обрывы черные, потоки красных щебней — Пределы скорбные незнаемой страны. Я вижу грустные, торжественные сны — Заливы гулкие земли глухой и древней, Где в поздних сумерках грустнее и напевней Звучат пустынные гекзаметры волны. И парус в темноте, скользя по бездорожью, Трепещет древнею, таинственною дрожью Ветров тоскующих и дышащих зыбей. Путем назначенным дерзанья и возмездья Стремит мою ладью глухая дрожь морей, И в небе теплятся лампады Семизвездья.

1907

Коктебель

8 MARE INTERNUM [8]

Я — солнца древний путь от красных скал Тавриза До темных врат, где стал Гераклов град — Кадикс. Мной круг земли омыт, в меня впадает Стикс, И струйный столб огня на мне сверкает сизо. Вот рдяный вечер мой: с зубчатого карниза Ко мне склонился кедр и бледный тамариск. Широко шелестит фиалковая риза, Заливы черные сияют, как оникс. Люби мой долгий гул, и зыбких взводней змеи, И в хорах волн моих напевы Одиссеи. Вдохну в скитальный дух я власть дерзать и мочь, И обоймут тебя в глухом моем просторе И тысячами глаз взирающая Ночь, И тысячами уст глаголящее Море.

8

Внутреннее море (лат.).