Гоголь в воспоминаниях современников
Шрифт:
Тень от деревьев протянулась; зной спадал; было около шести часов. Я разбудил Гоголя.
– - Славно разделался с храповицким, -- сказал он, приподымаясь и протирая глаза.
– - А вы что делали? тоже спали?
– - Нет, -- отвечал я, -- по вашему совету я лежал на спине и фантазировал.
– - Ну что ж? понравилось?
– - Очень!..
– - Примите к сведению и на будущее время, глядите на небо, чтоб сноснее было жить на земле.
Переправясь обратно через реку, мы пошли к известной
– - За что вы меня так обидели, -- спросил он Гоголя очень серьезно, -что я вам сделал?
– - Чем же я тебя обидел?
– - сказал Гоголь с недоумением, посматривая на Остапа.
– -Чем! жинку мою нарядили как пани, подчиваете варенухой на серебряном подносе, величаете сударыней матушкой, а мне -- батьку городничего, хотя бы спасибо сказали, чарку горелки поднесли!
Остап разразился громким смехом. Марта вышла из хаты без Аверки и, усмехаясь, низко поклонилась.
– - О неблагодарный!
– - трагически произнес Гоголь, указывая на Марту.
– - Не я ли обратил волчицу в агницу?!
– - Правда, правда, за это спасибо, ей-богу спасибо!.. готов хату прозакладывать, что сегодня во всем селе нет молодицы разумнее моей жинки. А где ж городничий?
– - прибавил Остап, взглянув на жену.
– - Уклался спать,-- отвечала Марта, засмеявшись.
– - Вот какую штуку вы нам выкинули!
– - продолжал Остап.
– - Не знаем, что будет с нашего Аверки, а уж городничим наверное останется до смерти.
– - А кто знает! может быть...
– - начала было Марта, но Остап закрыл ей рукою рот.
– - Молчи, дура!
– - сказал он.
– - Паныч шутит, а ты, глупая баба, уж и зазналась! Молись богу, чтоб был честным человеком -- для нас и того довольно.
Остап пустился в рассуждения, острил над женой и рассказывал смешные анекдоты, как жены обманывают своих мужей. Гоголь, со вниманием слушавший Остапа, хохотал, бил в ладони, топал ногами; иногда вынимал из кармана карандаш и бумагу и записывал некоторые слова и поговорки. Я не раз напоминал ему, что пора итти, но Гоголь не мог оторваться от Остапа.
– - Помилуйте, -- говорил он, -- да это живая книга, клад; я готов его слушать трои сутки сряду, не спать, не есть!
Наконец я почти насильно увлек его. Мы пошли по прежней дороге, через леваду, и добродушные хозяева провожали нас до самого перелаза. Марта принялась было просить у нас опять прощения, но Остап ее остановил.
– - Перестань, -- сказал он, -- они тебя дразнили как цуцика, им того и хотелось, чтобы ты лаяла на них как собака.
Подымаясь на гору, в саду Ивана Федоровича Гоголь не переставал хвалить Остапа.
– - Какая натура!
– - говорил он.
– - Какой рассказ! точно вынет
В саду играли в горелки; барышни с криком и визгом бегали по дорожкам. Гоголь, более предусмотрительный, повернул влево к флигелю, а я, думая пробраться в дом, попал, как кур во щи: едва меня завидели, как в ту ж минуту поставили в пары и заставили бегать, что, по тесноте моих панталон, крайне было для меня неудобно и даже опасно.
Отец мой заигрался в бостон, и как ночь была темная, а дорога дурная, то по просьбе гостеприимного хозяина он остался переночевать.
После чая мы перешли в комнаты и продолжали играть в фанты. В этот раз Гоголь не мог отделаться и также участвовал в игре. Он был очень неразвязен, неловок, краснел, конфузился, по целому часу отыскивал колечко, не мог поймать мышки и, наконец, выведенный из терпения неудачами и насмешками, отказался от игры прежде ее окончания.
За ужином мы опять сели рядом с Гоголем. Я был очень огорчен, что отец мой остался ночевать: предположения мои насчет охоты не осуществились.
– - О чем вы так задумались?
– - спросил меня Гоголь.-- Вы, кажется, не в своей тарелке.
Я объяснил причину моих сокрушений.
– - А вы большой охотник?
– - Страстный!
– - Часто охотитесь?
– - Если удастся, завтрашний день в первый раз буду охотиться.
– - Вот как! Так, может быть, вы вовсе не охотник, и если дадите сорок промахов, то и разочаруетесь.
– - Дам сорок тысяч промахов, но добьюсь до того, что из сорока выстрелов сряду не сделаю ни одного промаха.
– - Ну, это хорошо; это по-нашему, по-казацки!
Для ночлега мне отвели комнату в доме, а Гоголь, приехавший днем прежде, расположился во флигеле. На другой день, часу в восьмом, отец мой приказал запрягать лошадей. Я пошел во флигель, чтоб попрощаться с Гоголем, но мне сказали, что он в саду. Я скоро его нашел: он сидел на дерновой скамье и, как мне издалека показалось, что-то рисовал, по временам подымая голову кверху, и так был углублен в свое занятие, что не заметил моего приближения.
– - Здравствуйте!
– - сказал я, ударив его по плечу.
– - Что вы делаете?
– - Здравствуйте, -- с замешательством произнес Гоголь, поспешно спрятав карандаш и бумагу в карман.
– - Я... писал.
– - Полноте отговариваться! я видел издалека, что вы рисовали. Сделайте одолжение, покажите, я ведь тоже рисую.
– - Уверяю вас, я не рисовал, а писал.
– - Что вы писали?
– - Вздор, пустяки, так, от нечего делать писал -- стишки. Гоголь потупился и покраснел.
– - Стишки! Прочтите: послушаю.