Гоголь
Шрифт:
В столовой и классах ученики рассаживались сообразно своим отметкам в успехах и поведении. Провинившихся сажали за нижний, «черный» конец стола, отличившихся благонравием вносили в почетную «белую книгу». После домашнего приволья Никоше трудно было привыкнуть к этой утомительно точной регламентации дня, к требованиям профессоров, каждый из которых имел свои претензии и капризы. Первое время он получал плохие отметки и оказался на дурном счету у гимназического начальства. В ведомостях против его фамилии нередко значились единицы и двойки за «неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение».
Особенно невзлюбил его преподаватель латинского языка Кулжинский. Его раздражало, что этот белокурый мальчик
Гоголь держал себя независимо и отъединенно. Он любил передразнивать, или, как говорили гимназисты, «копировать», своих учителей и школьных товарищей и достигал при этом сходства удивительного. Особенно удавался ему профессор российской словесности Никольский. Гоголь показывал, как он неторопливо взбирается на кафедру, громко сморкается и, уставившись неподвижно в одну точку, начинает лекцию монотонным голосом. Все это проделывалось перед приходом Никольского в класс, и, когда появлялся сам профессор, ученики дружно смеялись, а тот никак не мог понять причины их смеха.
18
Ни на небо, ни на землю (лат.).
Гимназисты делились на две неравные группы: «аристократов» и «простых». Ведь в гимназию принимались и дети обедневших дворян и даже выходцев из других сословий. Кичливые потомки знатных фамилий и богатых помещиков с презрением относились к мелкопоместным и малоимущим товарищам.
Эту кучку «аристократов» возглавляли Любич-Романович и Кукольник. Остальные тянулись за ними. Сын бывшего директора гимназии Нестор Кукольник пользовался авторитетом среди гимназистов и покровительственным вниманием педагогов. Он был начитан, интересовался литературой, историей, философией, искусством, недурно играл на пианино. Кукольник и сам писал стихи, даже считался первым гимназическим поэтом. Он ходил в красной шапочке, держался высокомерно и вместе с тем поэтически небрежно, как и подобало признанному таланту. Гоголь не любил его за это высокомерие и прозвал «Возвышенным». Прозвище это так и осталось за Кукольником, к великому его неудовольствию.
В свободное время Гоголь уходил в большой гимназический парк и бродил по его тенистым дорожкам. Там имелся у него любимый дуб, под которым он просиживал долгие часы. Товарищи прозвали его за это «Таинственным карлой».
Чаще других допекал Гоголя глупый и толстый Бороздин, дразнивший новичка «хохлом». Сынок богатого помещика, он издевательски рассказывал о том, как привезли Гоголя в гимназию:
— Подъехала хохлацкая бричка, запряженная парою волов, и усатый дядько вынимает из нее нашего пигалицу, — так называл Бороздин Гоголя, — завернутого в длинную казацкую свитку…
Гоголь отомстил насмешнику и в день его именин выставил в гимназическом зале транспарант с изображением черта, стригущего дервиша. Бороздин любил коротко стричь свои волосы, за что и получил кличку «Расстрига Спиридон». Это прозвище увековечено было Гоголем и в сатирическом акростихе, начертанном на транспаранте:
Се образ жизни нечестивой, Пугалище монахов всех, Инок монастыря строптивый, Расстрига, сотворивший грех. И за сие-то преступленье Достал он титул сей. О чтец! Имей терпенье, НачальныеС тех пор товарищи опасались называть его «пигалицей» и «хохлом», предвидя неминуемую месть.
Понемногу Гоголь стал привыкать к большому, неуютному дому, к сводчатым классам для занятий, к пестрой по воспитанию, по возрасту и по знаниям гурьбе школьников. А несносному немцу-воспитателю он все-таки насолил. Зельднер по должности надзирателя обычно сопровождал колонну гимназистов во время прогулок по городу. Он тревожно обегал всю колонну на длинных кривых ногах, следя, чтобы не было предосудительных разговоров или — не дай бог! — не исчез во время прогулки кто-нибудь из гимназистов. Гоголь сочинил стишок о Зельднере, который все гимназисты распевали на прогулке:
Гицель [19] — морда поросячья, Журавлины ножки; Той же чортик, что в болоте, Тилько пристав рожки.Зельднер важно шагает впереди, а в задних рядах запевают эти стишки. Быстро спешит туда, «Хто шмела петь? Што пела?» — тревожно спрашивает он. Тут запевают передние пары, и Зельднер мечется взад и вперед до полного изнеможения.
Гоголь часто писал домой в Васильевну, осведомляясь о здоровье отца, матери, всех домашних, рассказывая о своих маленьких невзгодах и радостях.
19
Дубина (нем.).
Васильевка представляется ему тихой и блаженной страной. Собираясь на летние каникулы, он сообщает из Нежина родным: «Я уже почти собрался, уклал все свое имущество и ожидаю со дня на день сего времени: уже вижу все милое сердцу, — вижу вас, вижу милую родину, вижу тихий Псел, мерцающий сквозь легкое покрывало, которое я сброшу, наслаждаясь истинным счастием, забыв протекшие быстро горести. Одна счастливая минута может вознаградить за годы скорбей…
Прощайте! Дражайшие родители, прощайте, по недолго. Скоро мы увидимся, и сия радостная мысль наполняет мою душу восторгом. Скоро вы увидите у ног своих благодарного сына…»
Свое письмо Гоголь закончил просьбой: «Прошу вас прислать мне денег десять рублей, которые мне следует получить. Еще раз, они теперь мне пренужны, ибо мне надо расплатиться и купить еще красок для рисованья». В гимназии он увлекся живописью и нередко целыми днями рисовал пейзажи и портреты. Он неоднократно сообщает домой о своих успехах в рисовании, заботливо посылает родителям свои картины и рисунки. Но чаще всего письма переполнены просьбами о. деньгах. Безденежье угнетало Гоголя, ему приходится отказываться от многих удовольствий, залезать в долги.
Родители не могли навещать его в Нежине, да и ему на зимние каникулы далеко не всегда удавалось вырываться в Васильевку. Тяжелым ударом для мальчика была весть о смерти отца. Василий Афанасьевич умер в конце марта 1825 года. Его смерть потрясла Гоголя, заставила задуматься о будущем. В письме к матери он сообщал о своих переживаниях, не по-детски серьезных. «Не беспокойтесь, дражайшая маменька! — писал Гоголь. — Я сей удар перенес с твердостию истинного христианина. Правда, я сперва был поражен ужасно сим известием, однако же не дал никому заметить, что я был опечален. Оставшись же наедине, я предался всей силе безумного отчаяния. Хотел даже посягнуть на жизнь свою. Но бог удержал меня от сего — и к вечеру приметил я в себе только печаль, но уже не порывную, которая наконец превратилась в легкую, едва приметную меланхолию, смешанную с чувством благоговения ко всевышнему.
Меняя маски
1. Унесенный ветром
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рейтинг книги
