Голем. Книга первая
Шрифт:
— И очень хорошо! А твои спутники?
— Они ничего не знают. Это преданные мне люди, мой господин!
— Так вот, постарайся, чтобы никто и не узнал. Это нам ни к чему. И перестань называть меня "мой господин"! Это вызовет непонимание у окружающих.
— Слушаюсь, мой… — Цадок с трудом оборвал себя на полуслове. Пожирая меня глазами религиозного фанатика, спросил:
— Но как же мне тебя называть, защитник? И когда ты откроешься народу?
Тьфу ты! Горбатого могила исправит! Решив прекратить бесполезные пререкания по этому вопросу, я рявкнул:
— Когда надо будет, я тебе сообщу! Не забывай, что сначала мы должны разобраться в том, что ты натворил! А пока будем делать вид, что я твой товарищ по бизне…, то есть по торговле. А называть будешь по имени. Меня зовут э… — тут я немного запнулся. Имя Артур не очень подходит для еврейского торговца. Ну, пусть будет, скажем…
— Меня зовут Ариэль. Все понял?
Торговец торопливо закивал. То, что я назвался именем одного из ангелов, еще больше добавило ему уверенности в его фантазиях. Я же задумался о том, стоит ли зайти в деревню попрощаться или не надо? Вещей у меня там, естественно, никаких нет, лопату я сломал, так что вернуть ее кузнецу не получится. Попробуй оторви ее железный совок от магнитной глыбы! Ничего, будем считать, что я ее взял в счет платы за педальный привод для точильного камня. И, можно сказать — продешевил, привод сэкономит кузнецу столько человеко-часов, что потеря лопаты окупится уже через пару недель. Так что ничего меня не держит. С другой стороны — нехорошо, я все-таки несколько привязался за прошедшее время к окружавшим меня людям. Особенно к Гертруде, да… Только что я им скажу? Нет, лучше уйти по-английски, не прощаясь!
Мы вышли из леса и направились к повозке. Гарцевавшие в нетерпении около нее охранники, завидев красочную, после произошедших событий, физиономию своего босса, потянулись к топорам. Но Цадок еще издали замахал руками:
— Все в порядке! Было случайное недоразумение! Этот человек — мой друг!
Обратился он к ним на языке, очень похожем на тот, на котором говорили в деревне, но, все же, несколько отличавшемся. Прообраз будущего языка идиш? Наверное. По крайней мере, после ускоренного "курса" старонемецкого, полученного мной за проведенное здесь время, проблем с пониманием не возникло.
Мы взобрались на повозку и отправились в путь.
Славный град Мюнхен встретил нас запертыми воротами — мы слишком долго тащились по узким бугристым трактам, и солнце уже заходило. Осенний день короток, однако. Пришлось останавливаться на ночлег в придорожном трактире, специально существовавшем для приема таких вот припозднившихся гостей. Он располагался возле городских стен среди немногочисленных пока еще торговых домов и жилищ черни, не вместившихся в ограниченное укреплениями пространство. Немногочисленных — потому что Мюнхен город молодой, и стены были построены относительно недавно, с запасом. Так что большая часть горожан и более удачливых, чем мы, путешественников проводила ночь в безопасности, внутри стен. Не то чтобы здесь постоянно шалили разбойники — по дороге мы, например, проехали абсолютно спокойно, но, видимо, случалось. Потому и ворота города запирались с последними лучами солнца.
По дороге мы с Цадоком разговаривали мало, сохраняя конспирацию. Беседа вращалась, в основном, вокруг его деловых интересов. Как оказалось, он был ведущим импортером шелка и других тканей в Мюнхене, занимался также и торговлей ювелирными изделиями. Впрочем, по его словам, постепенно отходил от дел, возложив основные заботы по ведению бизнеса на своего старшего сына. И так вялотекущий разговор то и дело прерывался, когда повозка останавливалась на преграждавших дорогу через каждые пять-шесть километров КПП — у перекрывавшего движение бревна стояли несколько вооруженных стражников. Я даже подумал было сначала, что в стране военное положение, но быстро выяснилось, что любой мало-мальски значимый феодал, по чьей территории проходил участок дороги, считал своим неотъемлемым правом брать плату за проезд. А особо везучие, на землях которых располагался также мост через реку, отдельно брали и за переправу. То есть путешествовать в эти времена оказалось довольно накладным занятием. Правда, дорожный налог взимали исключительно с верховых и повозок, так что пешком можно было гулять безвозбранно. Чем и пользовались массы паломников и бедняков, передвигавшихся на своих двоих. А я-то еще считал, что платные трассы — изобретение нашего просвещенного века!
Трактир оказался довольно бедным. Большой зал был забит сидевшими прямо на полу на раскиданных в беспорядке соломенных матрасах или немногочисленных табуретах путешественниками, в основном — простолюдинами. Прямо там они ели, пили, а некоторые — уже и спали. Хотя я с трудом представлял себе, как можно спать в таких условиях — крик, шум, ругань со всех сторон, в одном углу кто-то играет на похожем на гитару струнном инструменте, в другом — изрядно подвыпившие крестьяне танцуют под ритмичные звуки бубна. Больше всего эта картина походила на типичный цыганский табор, только одежды у большинства присутствующих не такие цветастые.
После такого трудного и насыщенного событиями дня хотелось нормально отдохнуть, и я питал надежду, что в трактире имеются и отдельные комнаты. Так и оказалось — после пары минут пререканий между моим спутником и хозяином заведения последний отвел нас на второй этаж, где располагались "номера". Обстановка в них было чуть побогаче: деревянные лежаки с матрасами и подушками, стол и табуретки. Ну и на том спасибо!
Как выяснилось, большинство посетителей таверны приносили еду с собой и платили владельцу только за ее готовку. Можно было заказать продукты и из хозяйских запасов, но цена очень кусалась. Поэтому Цадок сначала послал одного из своих слуг, Иосифа, проверить, не осталось ли припасов в повозке. Увы, длительное путешествие исчерпало их до конца. Тогда торговец, тяжело вздохнув, отсчитал хозяину несколько тонких серебряных монет (кажется, он назвал их геллерами), заказав на всю компанию вареную телятину, кашу, хлеб и пиво. Обоих слуг Цадок послал с хозяином контролировать процесс приготовления пищи, и мы, впервые с начала путешествия, оказались наедине — пятый член нашей компании, возница, остался ночевать в конюшне, охраняя телегу.
— Как, ты согласен есть христианскую пищу? — поддразнил я торговца. — А как же кошерность?
— А что в этом такого, Ариэль? Я же не заказал свинину и не собираюсь запивать мясо молоком, — удивился тот.
— Но животное было убито не по правилам. Возможно, оно погибло в мучениях, или кровь не была полностью удалена! — возразил я, привыкший к строгим порядкам среди современных мне ортодоксальных евреев. Они бы тут точно куска в рот не взяли!
Цадок с непониманием уставился на меня:
— Но ведь это не я забивал теленка! Конечно, когда я сам это делаю, то руководствуюсь талмудическими правилами. Но невозможно же требовать этого от иноверца! А для того, чтобы кровь и сухожилия не попали в блюдо, я и послал слуг наблюдать за приготовлением.
Теперь уже чесал затылок я. Получается, что современный мне иудаизм гораздо более строг и догматичен, чем средневековый! Хотя, если подумать, ничего странного в этом нет: мои предки, загнанные позже в изоляцию внутри многочисленных гетто, находили утешение в более тщательном исполнении буквы Закона, доведя, в некоторых случаях, правила повседневной жизни до полного маразма. А в эту, более благополучную эпоху евреи были значительно сильнее интегрированы в общественную жизнь и, соответственно, гораздо меньше сосредоточены на самокопании.
Наконец принесли на больших подносах ужин, и мы, изголодавшись после длинной дороги, с жаром набросились на него. Первая моя сравнительно нормальная трапеза в этом мире — скудные и безвкусные деревенские обеды приводили меня в уныние. И поданное с ужином пиво тоже было гораздо более качественным, приближаясь по вкусу к современному. Я уже было собрался приналечь на него, чтобы "сгонять" домой "в отпуск", но поразмыслив, отказался от этой идеи. Спиртное теперь мне будет доступно в любой момент — Цадок отнюдь не бедняк, а завтра мне предстоит разбираться в этом его таинственном манускрипте. Не стоит делать это с похмелья, еще напутаю чего.