Гольф с моджахедами
Шрифт:
Однажды, сидя с книгой в сторонке за водопадом, Ольга прослушала лекцию о шпионаже. Пожилой русский господин изложил, как он объявил, великие принципы поведения нелегалов — строгое разделение на изолированные ячейки, постоянная смена псевдонимов, децентрализация, поскольку сосредоточение связей на одном человеке рано или поздно выдает его, а стало быть и остальных. Изложил господин и технику абсолютной изоляции между отправителями информации, которых он называл по старинке «пианистами». Особо выделялись меры предосторожности: не носить оружие, которое выдаст при рутинной проверке, не пользоваться личным автомобилем, жить на окраине или в пригороде, где слежка выявляется легче, не получать почту, объем которой вызовет раздражение почтальона, и не передавать документы из рук в руки без маскировки их газетой или, скажем, спичечной коробкой. Искусство контактов тоже сводилось к немногим правилам. Встречи полагалось проводить по воскресеньям и праздникам, когда наружное наблюдение ослаблено, в банальных местах — аптеках, продовольственных лавках, у зубного врача — и, что особенно важно, соответствующих сезону, то есть не на пляже в январскую стужу…
Господин предлагал забавный критерий годности человека для финансового шпионажа. Следовало во время бритья посмотреть себе в глаза в зеркале и сказать: «Любой, кто обманывал жену, утаивая деньги и занимаясь сексом на стороне, и сумел это скрыть, подходит для работы». Право на такое заявление полагалось, конечно, заслужить. Вряд ли это давалось с трудом людям, чья мораль и религия, насколько знала Ольга, допускали многоженство…
Так прошел январь и начался февраль 2001 года.
Руководство «Гуниба», в которое входила и Заира Тумгоева, на три дня уехало в Тунис. В их отсутствие Лев Севастьянов исполнял обязанности генерального управляющего. Саид-Эмин Хабаев вернулся мрачноватым, прослушал короткий доклад о ходе дел и поинтересовался, не беспокоили ли в эти три дня из Москвы. Затем уехал в Адлер. На языке условностей — на юг Чечни, в Гору.
Снова стала появляться Заира.
Как формальная хозяйка виллы в Лазаревском, она приезжала через день или на третий. Катала Ольгу по окрестностям. Они ездили вдоль побережья, обычно между Адлером, Сочи, Дагомысом и Лазаревским, реже наведывались в Туапсе и только дважды в Новороссийск. Обычно осматривали по пути бутики. Заира, заняв чем-нибудь Ольгу с продавщицами, исчезала на пять-десять минут в конторе магазина или павильона. Любой товар отпускался без денег.
Крутя баранку на серпантинах, Заира в деталях рассказывала про места, которые проезжали. Перемещались обычно на «Лендровере», без водителя, и Ольга не раз замечала, как инспектор ГИБДД, едва машина минует пост, тащил из полости на бронежилете рацию. Передавал под опеку следующему на трассе?
В солнечную погоду они несколько раз забирались в глухие ущелья по горным грунтовкам, которые, все как одна, вели к шашлычной или ресторану. Это считалось модным и называлось «джиппинг». Вкуснее кормили в таких местах, куда можно было добраться только на дорогой и мощной машине. Места назывались выспренно, скажем, хилый водопадик неподалеку от Красной Поляны именовался «Пасть дракона». Однажды они совершили долгую пешую прогулку по зимнему горному лесу. Заира легко сориентировалась в реликтовой самшитовой роще и уверенно выбрала нужное направление вдоль речки с зеленоватой водой.
Такие поездки назывались «экскурсиями». Устраивались и «рубиловки»: вой мотора в глубокой грязи, переползание с задранным в небо капотом через нагромождения камней, спуск на тормозах — с ломкой веток и обдиранием коры на деревьях — в сплошную «зеленку», за которой могла разверзнуться и пропасть…
Заира словно растрачивала силы, оставшиеся невостребованными. Но никогда не допускала риска. Она двигалась вполне расчетливо. Реакция оказывалась мгновенной именно потому, что чеченка предвидела все до мелочей, казалась ясновидящей… Ольга, которая не испытывала комфорта даже на европейских дорогах, если рулил Лев, с Заирой чувствовала себя спокойно.
Дважды они поднимались и на вертолете. Но не над морем. Заира уводила казавшийся хрупким «Галс» через горную гряду в сторону Краснодара. Коричневые пашни, едва прикрытые неглубоким снегом, рыжий с сединой бордюр вдоль сине-стальных речушек, скалы, которые высовывались так неожиданно, что Ольге казалось, будто Заира нарочно спикировала… Она приметила: чеченка редко смотрит вниз, не сводит взгляда с горизонта, будто спит и летает во сне. Но Ольга не боялась, хотя в Париже не рисковала смотреть с балкона на улицу — кружилась голова…
Заира никогда не заговаривала с Ольгой о чем-либо личном. Неизвестно, имелись ли у чеченки семья или друг.
Однажды, когда они смотрели по спутниковому телевидению передачу парада высокой моды из Ниццы, Заиру вызвали по мобильному, и Ольге показалось, что она отказывается от свидания, ссылаясь на необходимость заниматься гостьей.
Когда переговоры закончились, Ольга сказала:
— Заира, может быть, я вмешиваюсь напрасно… Но если я гостья, то, наверное, вправе сказать, что ни в малейшей степени не расстроюсь, если вы оставите меня, чтобы провести время с человеком, который вам… который вам интересен. Это справедливо, Заира?
Она удивительно улыбалась. Очень спокойно. Глаза становились добрее, но не веселее, грусти в них не убавлялось.
— Оля, в данном случае вы мое прикрытие…
Значит, Заира не была замужем. Кто-то её настойчиво обхаживал.
— А если он обидится?
— Да нет, гостеприимство у чеченцев — инстинктивная традиция. Обошлось.
— А не аукнется, когда отговорок наберется много, чем-то серьезным?
— Чем, например? — спросила Заира.
— Скажем, паранджой после замужества, — сказала Ольга. — Чеченцы ведь мусульмане… Ничего, что я сказала, как думала?
Заира рассмеялась.
— В Чечне паранджу скорее оденут на голубого… Оля, это клевета, что в горах женщина унижена. До пророка Мухаммеда, да благославит его Аллах и приветствует, женщин продавали, покупали или воровали, как скот. Закон кровной мести на них не распространялся. Родичи могли вас защищать, а могли и не защищать. Вы лично были бы собственностью вашего Льва… Просто вещью. Ортодоксы, правда, утверждают, что ислам не признает за нами бессмертия, подругой праведника в раю будет не женщина, которую он любил на земле, а гурия, эдакое райское существо… Так что ревнуйте Севастьянова заранее, на земле и до рая….
— Но чадра-то существует! Помните, когда я приехала к вам, вы появились в шарфе, прикрывая лицо. Разве это не инстинктивная, как вы сказали, традиция?
— Нет, здесь иначе… Женское лицо — святыня, это прекрасное творение, и суетные взоры, сказал пророк Мухаммед, да благославит его Аллах и приветствует, не должны касаться ее… Знаете, когда я ездила в Америку, в Сан-Франциско одна известная феминистка сказала мне, что рассматривает чадру как символ женской свободы. Даже в Иране феминистки считают её признаком женского равноправия. Нечего глазеть, если я не хочу!