Голгофа
Шрифт:
— Сейчас ничего не могу сказать, но каждый день буду тебе звонить. А ты поживи там, подружись с ребятами, только не сбривай своих прекрасных волос. Этого я не переживу.
Видя настороженность и нетерпение Антона, Саша свернула разговор и положила телефон в карман куртки.
— Ты кому звонил?
— Дяде. Сергей Владимирович это мой дядя.
— Ты живешь с дядей? А где твои родители?
— Моя мама живет в Дамаске, в Сирии, а отчим чаще всего живет в Израиле, но сейчас он в Петербурге, лежит в клинике.
— В Дамаске? Но что она там делает, твоя мама?
— Вам охота
— Ладно, ладно. Я тебя понимаю. Я тоже не люблю слишком–то любопытных. Не хочешь — не говори. — Антон растворил дверь в другую комнату, крикнул: — Тетя Лиза! Давайте нам обед.
И пока хозяйка дома накрывала стол, Антон сходил во двор и там в багажнике мотоцикла взял пачку денег. Небрежно бросил ее на стол, стал считать. Александра он не стеснялся и о нем старался не думать. Он прихватил его с собой по просьбе Качалина и чтобы увезти свидетеля. Парень был посторонним, и в случае скорого появления возле замка милиции лишний свидетель там неуместен. Теперь же он решил завербовать его в свою партию, но говорить с ним об этом не торопился.
Раскрыв блокнот–компьютер, считал деньги. По десять тысяч долларов он отдал своим помощникам, младшим командирам, осталось у него сто тысяч. Давид был точен: из месячной выручки выделил сумму, о которой они с ним и договаривались. Такую мзду он берет с него вот уже год. На эти деньги Антон подкармливает милицию, прокуратуру, выдает зарплату учителям, врачам, работникам коммунального хозяйства. Преступного ничего в этих деяниях Антон не видит. «Государство у нас бандитское», — так сказал спикер российской Думы Геннадий Селезнев. Зарплату многим не дают. И чтобы хоть как–то восстановить справедливость, Антон и его товарищи берут часть денег у преступников и спасают людей от голода. Себе ребята оставляют лишь на еду и одежду. Недаром и зовут Антона русским Робин Гудом.
Обед был на столе, и Антон широким жестом пригласил гостя:
— Садись, пировать будем. Ты водку, вино пьешь?
— Нет, не пью.
— Вот это хорошо. Я тоже не пью. Устав нашей партии запрещает потреблять спиртное. Вино — оружие врага. Нас, русских, хотят споить, а потому мы борется с пьянством.
— Если не секрет, как называется ваша партия?
— Никакого секрета нет. Партия называется Русской национальной. На знамени нашем всего два слова: «Честь и Родина». Мы боремся за справедливость и за то, чтобы власть в России принадлежала русским.
— А как быть татарам, башкирам и другим национальностям? Их ведь в России много.
— Пусть они живут и пользуются всеми правами, кроме одного: не лезьте в правительство. Править Россией будут русские. А татары пусть правят в Татарстане, башкиры — в Башкирии. Мы это будем приветствовать, потому что уважаем право каждой национальности устраивать свои дела.
— А если они захотят уйти от нас, отделиться?
— Пусть уходят, но только все должны помнить, что Россия неделима и вечно будет оставаться в границах, которые установили отцы и деды.
— Мне нравятся эти взгляды, но почему тогда вас называют фашистами?
— По принципу: на воре шапка горит. Фашисты — это те, кто разрушают нашу Родину, останавливают и продают иностранцам заводы, дворцы, землю. Они поступают, как гитлеровцы, и боятся, как бы русский народ не назвал их фашистами. Они потому первыми кричат: «фашисты!» Но русский народ в конце концов увидит, кто враг его, а кто друг. И пойдет за нами. Тогда мы возьмем власть и установим на русской земле справедливый порядок.
— У вас на рукаве серп и молот, а вот другой знак, похожий на фашистский, что он означает?
— Солнцеворот, знак древних славян, ариев, — символ жизни, ход вечного движения тепла и света.
— А можно и мне записаться в вашу партию?
— Можно, но для этого мы должны получше узнать тебя. Мы принимаем только тех, кто любит свою Родину, готов помогать обиженным и оскорбленным. А еще для нас необходимо быть смелым и способным совершать подвиги. Тебя во время приема могут спросить: а ты, когда нужно будет, сможешь броситься на амбразуру?
— А что это такое — амбразура?
— Ну, это как Александр Матросов. Он ничего не мог сделать с вражеским пулеметом, который бил по нашим из амбразуры бетонного укрепления; и тогда Саша, твой тезка, бросился на ствол пулемета и закрыл его своей грудью. Александр погиб, но наши ребята пошли в атаку и заняли высоту. Ну а ты… смог бы?
— Да, смогла бы!
И Саша от вдруг нахлынувшего волнения даже приподнялась со стула. И смотрела на Антона круглыми, как у совы, глазами; в них засветились слезы восторга. Душа ее жаждала подвига. Это был миг, когда вся жизнь ее перевернулась: она теперь не будет, как все — жить своей вялой, бесцветной и бесполезной жизнью, она будет творить подвиг. Лишь бы Антон взял ее в свою партию.
— Почему «смогла»… бы? Ты что, не парень разве?
Саша вдруг потухла и медленно опустилась на стул.
— Это я так… от волнения.
— Ну ладно. В партию мы тебя примем. Ты мне нравишься, и я тебе верю. Только тебе надо освоить мотоцикл.
— Я умею! — снова воодушевилась Саша. — У меня права водителя. И на мотоцикле, и на мотороллере я ездила. Я люблю ездить на мотоцикле. И хорошо бы на таком, как у вас.
— Да, мы ездим только на таких мотоциклах. Он особый, скоростной. Нас никто не может догнать.
— Вот, вот! Покажите, как ездить. Я смогу, я способная.
«Еще оплошность. Страшная! Он поймет. Он теперь все понял!..»
Саша покраснела, опустила глаза. Антон услышал бурю в ее сердце, — он, кажется, понял, что перед ним девушка, но тут же решил, что ему не следует ее разоблачать; пусть себе забавляется своей ролью, — наконец, это даже интересно, если она решила выдавать себя за парня. Он прикинется простачком и даст ей полную волю сыграть свою роль до конца. Но вообще–то еще там, в грузинском муравейнике, ему бросились в глаза мягкие округлые формы парня, нежный овал лица, мгновенные перемены выражений. Каждый жест, каждое малейшее движение выдавали тонкую чувствительную натуру, трепетную одухотворенность, — он тогда подумал: какое нежное и красивое создание! И чувство ненависти закипело к старому грузину, который, как ему показалось, купил себе новую «жену». Он тогда схватил за руку Александра, подтянул к себе: