Голландский дом
Шрифт:
– На этой неделе много задали.
– Однако, – сказал отец, – ты, похоже, справилась. Когда девочки в доме, ты тоже можешь делать домашнюю работу.
– В субботу я не сделала ни одного урока. Я развлекала девочек.
– Но ты же подготовилась, так? И завтра в школе не ударишь в грязь лицом.
– Дело не в этом.
Отец скрестил на тарелке вилку с ножом и посмотрел на нее:
– А в чем тогда дело, не подскажешь?
Мэйв была готова к этому. Она все продумала заранее. Возможно, она думала об этом с тех самых пор, как я взъелся на нее из-за экскурсии.
– Это дети Андреа, вот пускай она о них и заботится, а я здесь ни при чем.
Отец слегка качнул головой в мою сторону:
– За
Она делала это утром, днем и вечером. Она это имела в виду? Обуза в виде еще двух детей ей не нужна?
– Дэнни мой брат. Эти девочки нам никто. – Все, чему когда-то учил ее отец, она теперь использовала против него: Мэйв, сядь прямо. Мэйв, если хочешь о чем-то меня спросить, смотри мне в глаза. Мэйв, не тереби волосы. Мэйв, говори четче, не жди, что кто-то будет любезно слушать тебя, если ты не потрудишься подать голос.
– Ну а если бы они были твоими родственницами, ты бы не возражала? – Он прикурил сигарету за столом, на его тарелке все еще лежала еда – акт агрессивной неучтивости, ничего подобного я раньше не видел.
Мэйв молча смотрела на него. Я с трудом мог поверить в то, что она выдержала его взгляд.
– Но это не так.
Он кивнул.
– Если ты живешь под моей крышей и ешь мою еду, то, полагаю, в состоянии поухаживать за гостями, когда я тебя об этом прошу.
В кухне капало из крана. Кап, кап, кап. Невообразимый рокот, эхом отражавшийся от стен, – ровно на это жаловались арендаторы, говоря о собственных кранах. Я видел, как отец починил достаточное количество смесителей, и потому полагал, будто и сам могу справиться. Я подумал: если сейчас встану из-за стола и пойду искать гаечный ключ, они вообще заметят, что меня нет?
– Ты меня не просил, – сказала Мэйв.
Отец уже отодвигался на стуле, но она его опередила. Встала из-за стола, все еще сжимая в кулаке салфетку, и вышла из комнаты, не извинившись.
Отец немного посидел в своем обычном молчании, а потом отложил сигарету на тарелку для хлеба. Вдвоем мы доели ужин, хотя не знаю, как я это выдержал. Потом он пошел в библиотеку смотреть новости, а я убрал со стола, сполоснул и сложил посуду в раковину, чтобы Джослин могла помыть ее утром. Убирать со стола после ужина было обязанностью Мэйв, но я справился. О десерте отец даже не вспомнил. В холодильнике в небольшой тарелке лежали лимонные батончики, я отрезал себе кусочек, взял апельсин для Мэйв и отнес наверх.
Она была у себя в комнате, сидела на подоконнике, вытянув перед собой свои длинные ноги. У нее на коленях лежала книга, но она не читала – смотрела в сад. Окно выходило на западную сторону, и в последних закатных лучах Мэйв была похожа на картину.
Я протянул ей апельсин, она впилась в него ногтями, очищая от кожуры; подогнула ноги, чтобы я мог сесть напротив нее.
– Это не сулит нам ничего хорошего, Дэнни, – сказала она. – Тебе тоже стоит об этом знать.
Глава 4
ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ СПУСТЯ после того, как Мэйв покинула Элкинс-Парк, чтобы приступить к занятиям на первом курсе в Барнарде, ее вызвали обратно – на свадьбу. Отец и Андреа сочетались законным браком в гостиной под неусыпными взглядами Ванхубейков. Брайт разбрасывала пригоршни розовых лепестков на немыслимо дорогой испанский ковер ручной работы, а Норма, державшая в руках розовую бархатную подушечку с двумя обручальными кольцами, льнула к матери. Мы с Мэйв присоединились к гостям, которых было около тридцати. Именно в тот день мы узнали, что у Андреа есть мать, сестра, зять (продавец страховок) и несколько друзей, которые, пока подавали торт, глазели, запрокинув головы, на потолок в столовой. (Потолок был выкрашен в глубокий, насыщенный оттенок синего и покрыт замысловатыми узорами из золотых резных листьев, – ну то есть позолоченных. Завитки позолоченных листьев, окруженные венками из позолоченных листьев, заключенных в прямоугольники из позолоченных листьев. Такой потолок уместнее смотрелся бы в Версале, чем в доме на востоке Пенсильвании, – ребенком я вечно ощущал, как он гнетуще нависает надо мной. За ужином мы с Мэйв и отцом обычно старались не отрывать взгляда от тарелок.) На входе Сэнди и Джослин в одинаковых черных платьях с белыми воротничками и манжетами, которые Андреа купила специально по этому случаю, подавали шампанское. «Мы похожи на надзирательниц в женской тюрьме», – сказала Джослин, разминая запястья. Каждый раз, когда требовалось открыть шампанское, Мэйв уходила с бутылкой на кухню, – как она не без гордости нам объявила, это было первое, чему ее научили в колледже. Для Сэнди и Джослин бутылка с шампанским была чем-то вроде заряженного пистолета.
Это был сияющий осенний день: свет, казалось, исходит не только от солнца, но и от травы, и от листьев. Все окна в задней части дома обычно были тщательно завешены до самого пола, но по случаю торжества отец не поленился открыть их все до единого, чего при мне еще ни разу не случалось. Получилась дюжина дверей, выходящих через заднюю террасу к бассейну, в котором плавали водяные лилии. Оказывается, водяные лилии можно взять напрокат – кто бы мог подумать. Все только и делали, что восторгались домом, цветами, светом, даже дамой за роялем в обсерватории, но мы с Мэйв, Сэнди и Джослин знали, что все это дешевый театр.
Пожениться в приходе Непорочного Зачатия или попросить отца Брюэра обвенчать их на дому отец и Андреа не могли, потому что один был в разводе, а другая не была католичкой, отчего складывалось ощущение, что все это происходит невзаправду. Церемонию проводил судья, которого никто из нас не знал, – отец заплатил, чтобы тот пришел в дом и сделал свою работу, как если бы это был электрик. После торжества Андреа продолжала любоваться бокалом на свету, все повторяя, как чудесно совпадают оттенок шампанского и цвет ее платья. Впервые в жизни я смог разглядеть, как хороша собой она была, как счастлива, как молода. Отцу на момент его второй свадьбы было сорок девять, а его новой жене в платье цвета шампанского – тридцать один. И все же ни Мэйв, ни я не могли взять в толк, почему он женится на ней. Оглядываясь назад, вынужден признать, что нам попросту не хватало воображения.
– Как думаешь, прошлое вообще возможно увидеть таким, каким оно на самом деле было? – спросил я сестру. Просторным светлым днем в начале лета мы сидели в ее машине, припаркованной напротив Голландского дома. Липы полностью перегораживали нам вид, но, по крайней мере, нам были видны липы. В детстве они казались мне огромными, но и теперь они продолжали расти. Возможно, когда-нибудь они врастут в стену грез Андреа. Окна в машине были опущены, каждый из нас высунул наружу руку с сигаретой – Мэйв левую, я правую. Я окончил первый курс медицинской школы Колумбийского университета. Вроде бы как раз тем летом мы оба бросили курить, но в тот конкретный день пока лишь подумывали об этом.
– Я вижу прошлое таким, каким оно было, – сказала Мэйв. Она смотрела на деревья.
– Но мы наслаиваем настоящее на прошлое. Смотрим назад через призму нашего нынешнего опыта, то есть мы сами уже не те, кем когда-то были, мы стали другими, а значит, и прошлое в значительной степени изменилось.
Мэйв сделала затяжку и улыбнулась:
– Миленько. Вас этому в колледже учат?
– Курс «Введение в психиатрию».
– Может, станешь мозгоправом? Весьма прибыльное занятие.
– А ты когда-нибудь думала о том, чтобы посещать психотерапевта? – Был вроде 1971-й. Все были помешаны на психоанализе.