Голливудская трилогия в одном томе
Шрифт:
Он сдавленно засмеялся.
– А чем еще я могу запастись? – крикнул он, невидимый, возясь в доме.
Он высунул в дверь руки – в каждой был ботинок.
– Ножей у меня нет! Ружей тоже! – Он напялил ботинки, но не зашнуровал их.
В то, что случилось в следующую секунду, поверить было никак не возможно. Тучи, нависшие над Венецией, вдруг решили раздвинуться и открыли полную луну.
Мы оба подняли глаза, пытаясь понять, доброе это предзнаменование или дурное, и если доброе, то для кого из нас?
Чужак обвел взглядом берег, потом пирс.
– «Когда вокруг один песок, и впрямь берет тоска» [155] , –
Он двинулся к дороге. Я остался стоять.
– А дверь свою вы не собираетесь запереть?
Чужак едва глянул через плечо на свои книги, которые, сбившись на полках, как стая стервятников, блестели из-под черных перьев запорошенными пылью золотыми глазами, дожидаясь, когда к ним протянется рука и они обретут жизнь. Их невидимый хор напевал мрачные песни, которые мне следовало услышать давным-давно. Я вновь и вновь пробегал глазами по их корешкам.
155
«Когда вокруг один песок, и впрямь берет тоска»; «О, устрицы! – воскликнул Морж. – Прекрасный вид кругом! Бегите к нам! Поговорим, пройдемся бережком!» — цитаты из сказки Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье». Перевод А. Щербакова.
«Боже мой! Как же я раньше не видел!»
Этот устрашающий бастион, таящий в себе смертные приговоры, этот перечень поражений, этот литературный Апокалипсис, нагромождение войн, склок, болезней, депрессий, эпидемий, этот водоворот кошмаров, эти катакомбы бреда и головоломных лабиринтов, в которых бьются, ища выход и не находя его, обезумевшие мыши и взбесившиеся крысы. Этот строй дегенератов и эпилептиков, балансирующих на краю библиотечных утесов, а над ними в темноте многочисленные колонны одна другой гаже и отвратительней.
Отдельные авторы из этого сборища, отдельные книги хороши. По, например, или Сартр [156] – они как острая приправа. Но почему же я не видел, что это не библиотека, а скотобойня, подземная темница, башня, в застенках которой десятки мучеников в железных масках, осужденных на веки вечные, молча сходят с ума?
Почему я сразу не задумался и не распознал суть этой коллекции?
Потому что ее охранял Румпельштильцхен [157] .
156
Сартр Жан Поль (1905–1980) – французский философ и писатель, глава французского экзистенциализма.
157
Румпельштильцхен — герой одноименной сказки братьев Гримм, от ярости разорвавший себя пополам.
Даже сейчас, глядя на Чужака, я так и ждал, что он вот-вот схватит себя за ногу и разорвется на две половинки.
Он ликовал.
Что было еще страшней.
– Эти книги, – наконец прервал молчание Чужак, глядя
– Но…
– И потом, – добавил он, – кому придет в голову похитить «Закат Европы»?
– Я думал, вы любите свои книги!
– Люблю? – Он удивленно помолчал. – Господи! Неужели вы так и не понимаете? Я ненавижу все! Что бы вы ни назвали! Ненавижу все на свете!
И он зашагал в ту сторону, где скрылось такси с Генри.
– Ну что? – крикнул он мне. – Вы идете?
– Иду! – отозвался я.
– Это у вас что, оружие?
Мы медленно двигались вперед, присматриваясь друг к другу. Я с удивлением обнаружил, что сжимаю в руках трость Генри.
– Нет, скорей щупальце, так мне кажется, – ответил я.
– Щупальце очень большого насекомого?
– Очень слепого.
– А без него он сможет найти дорогу? И куда он отправился в столь позднее время?
– Выполнять поручение. И незамедлительно вернется, – соврал я.
Но Чужак был живым детектором лжи. При звуках моего голоса его просто вывернуло наизнанку от восторга. Он ускорил шаги, потом остановился и уперся в меня изучающим взглядом.
– Я так понимаю, он во всем полагается на свой нос. Я слышал, что вы спросили и что он ответил.
– Насчет подмышек? – уточнил я.
Чужак поежился в своих заношенных одеждах. Стрельнул глазами под левую руку, потом под правую, окинул взглядом множество пятен и выцветших проплешин – красноречивые свидетельства долгой истории прошедших лет.
– Про подмышки? – повторил я.
И словно пронзил его грудь пулей.
Чужак покачнулся, но устоял на ногах.
– Куда и зачем мы идем? – прохрипел он.
Я чувствовал, что его сердце под засаленным галстуком колотится, как у испуганного кролика.
– Мне казалось, ведете меня вы. Я знаю только одно. – И на этот раз я на полшага опередил его. – Слепой Генри все искал чье-то грязное белье, нестираную рубашку, зловонное дыхание. Нашел и объяснил мне где.
Я не повторил зловещее слово «подмышки». Но Чужак и без того при каждом моем слове сжимался, будто становился все меньше.
– Зачем я понадобился слепцу? – наконец спросил он.
Мне не хотелось сразу открывать ему все. Надо было испытать и прощупать его.
– Из-за еженедельника «Янус. Зеленая зависть», – пояснил я. – Я видел через окно эту газету у вас в комнате.
То была явная ложь, но удар попал в цель.
– Да, – подтвердил Чужак. – Но что вас связывает – вас и этого слепого?
– А то, что вы… – Я набрал полную грудь воздуха и выпалил: – Вы – мистер Душегуб!
Чужак прикрыл глаза, быстро обдумал, как отреагировать. И рассмеялся.
– Душегуб? Душегуб! Смешно! С чего вы взяли?
– С того. – Я шел впереди, он трусил за мной. Я говорил, обращаясь к туману, надвигающемуся с моря. – С того, что Генри уже давно учуял этот запах, когда однажды переходил через улицу. Тот же запах он заметил в коридоре дома, где живет, а сегодня, сейчас, – здесь. И пахнете так вы!
Кроличьи удары сердца опять сотрясли тело человечка, но он понимал, что пока в безопасности – все это не доказательства!
– Да с какой стати, – ахнул он, – я стал бы ошиваться в каком-то богом забытом доме, где я ни за что не согласился бы жить? Зачем мне это надо?