Голливудская трилогия в одном томе
Шрифт:
– Как ты меня назвал? – необычайно любезно спросил он.
– А ты как меня назвал? – тихо отозвался я. – Чертов придурочный. – Я вздохнул. – Сукин сын.
Он кивнул. Улыбнулся. И распахнул передо мной дверцу машины:
– Залезай!
– Но ты же меня…
– … совсем не знаю? Неужели ты думаешь, я разъезжаю по улицам и подвожу каждого безмозглого велосипедиста? По-твоему, я не видел, как ты шныряешь по павильонам, делая вид, будто ты Белый Кролик на столовской кухне? Ты же этот… – он прищелкнул пальцами, – побочный сын Эдгара Райса Берроуза и Владыки Марса [166] , незаконный отпрыск Герберта Уэллса, который произошел от Жюля Верна. Закидывай свой велик. Мы опаздываем!
166
«Владыка
Я запихнул велосипед на заднее сиденье и едва успел сесть в машину, как она рванула с места на скорости пятьдесят миль в час.
– Кто знает? – орал Фриц Вонг, перекрикивая рев мотора. – Мы оба ненормальные, раз работаем там, где работаем. Но ты счастливчик, ты все еще любишь это дело.
– А ты разве нет? – спросил я.
– Помоги, Господи, – пробормотал он. – Да!
Я не мог оторвать взгляд от Фрица Вонга: он склонился над рулем, подставляя ветру лицо.
– Ты самый тупой придурок, какого я встречал! – кричал он. – Хочешь попасть под колеса? Ты что, не умеешь водить машину? А что у тебя за велосипед? Это твой первый сценарий в кино? Как ты можешь писать такую галиматью? Почему бы не почитать Томаса Манна, Гёте?
– Томас Манн и Гёте, – спокойно объяснил я, – не сумели бы написать мало-мальски приличный сценарий. «Смерть в Венеции» [167] – да. «Фауста»? Легко. Но хороший сценарий? Или короткий рассказ вроде тех, что пишу я: описать высадку на Луну и заставить тебя поверить в это? Черта с два! А как ты можешь вести машину с этим моноклем?
– Не твое собачье дело! Лучше ничего не видеть. Посмотри ближе на козла, что едет впереди, и захочешь врезаться ему в задницу! Дай-ка поглядеть тебе в лицо. Ты меня одобряешь?
167
«Смерть в Венеции» (Der Tod in Venedig) (1913) – новелла Томаса Манна.
«Фауст» (Faust) (1831) – трагедия Иоганна Вольфганга фон Гёте.
Марлен Дитрих (Marlene Dietrich) (1901–1992) – немецкая актриса и певица, ставшая голливудской звездой.
Кэри Грант (Cary Grant), настоящее имя Арчибальд Александер Лич (1904–1986), – английский актер, с начала 1930-х годов снимавшийся в Голливуде. Позднее он принял американское гражданство. Настоящий секс-символ 30—50-х годов, он снялся во множестве фильмов. Ян Флеминг признавался, что образ Джеймса Бонда во многом списан с Кэри Гранта.
Стадион «Лиджен» (Legion Stadium) – голливудский стадион «Лиджен» (Hollywood Legion Stadium) начиная с 1920-х годов был одним из двух главных боксерских рингов Лос-Анджелеса (второй – зал «Олимпик», Olympic Auditorium). В 1959 году стадион был закрыт. Сейчас на его месте на бульваре Гауэра, неподалеку от студий «Парамаунт пикчерз», располагается боулинг (Legion Lanes Bowling Alley).
Джин Харлоу (Jean Harlow) (1911–1937), урожденная Хэрлин Харлоу Карпентер, – американская киноактриса, секс-символ 1930-х годов, знаменитая «платиновая блондинка» и звезда киностудии «Метро-Голдвин-Майер».
Клодетт Кольбер (Claudette Colbert) (1903–1996), урожденная Лили Клодетт Шошуэн, – американская актриса французского происхождения. Звезда голливудского кино 1930—50-х годов, удостоенная многих наград (в том числе «Эмми» и «Золотой глобус»).
– По-моему, ты классный!
– Бог мой! Да для тебя, похоже, все, что скажет великий и могучий Вонг, – как Библия. Как вышло, что ты не водишь машину?
Мы оба старались перекричать ветер, который бил нам в глаза и трепал губы.
– Писатель не в состоянии купить себе машину! К тому же, когда мне было пятнадцать, я видел пятерых погибших людей, разорванных в клочья. Машина врезалась
Фриц взглянул на мое побелевшее при воспоминании лицо.
– Как на войне, да? А ты не такой уж тупой. Я слышал, тебе дали работу в новом проекте с Роем Холдстромом? Спецэффекты? Здорово. Терпеть не могу условностей.
– Мы дружили еще в школе. Я смотрел, как он лепит крохотных динозавров в гараже. Мы пообещали друг другу, что, когда вырастем, будем вместе создавать чудовищ.
– Нет, – кричал Фриц Вонг сквозь ветер, – ты их не создаешь, ты на них работаешь! Вот Мэнни Либер. Ящерица-ядозуб, которой мерещится паук. Берегись! Это настоящий зверинец!
Он кивнул собирателям автографов, стоявшим на другой стороне улицы, напротив ворот студии.
Я тоже посмотрел туда. Внезапно душа моя покинула тело и мгновенно перенесла меня в прошлое. Шел 1934 год, я толкался и давился в толпе страждущих, которые размахивали блокнотами и ручками, шныряли под «солнечными» прожекторами на премьерных показах, подлавливали Марлен Дитрих у ее парикмахера, охотились за Кэри Грантом во время боксерских матчей по средам на стадионе «Лиджен», ждали у дверей ресторана, пока Джин Харлоу закончит свой более чем трехчасовой обед или когда Клодетт Кольбер, смеясь, выйдет в полночь.
Я окинул взглядом толпу безумцев и снова увидел бульдожьи носы, сплющенные мордочки, бледные близорукие лица безымянных друзей откуда-то из прошлого, стоящих перед величественным, в стиле испанского музея Прадо, фасадом киностудии «Максимус», чьи тридцатифутовые ажурные чугунные ворота открывались и с лязгом захлопывались за спиной недосягаемых знаменитостей. Я представил себя, затерянного в этом гнездовье голодных птиц, жадно разинувших клювы в ожидании пищи: мимолетных встреч, фотовспышек, росчерков в блокнотах. Солнце скатилось за горизонт, в памяти моей взошла луна, и я увидел, как еду на роликах все девять миль до дома по пустынным тротуарам, мечтая, что когда-нибудь стану величайшим в мире писателем или наемным сценаристом где-нибудь на «Шиш-под-Нос пикчерз».
– Зверинец? – пробормотал я. – Вот так, значит?
– А это их зоопарк! – продолжил Фриц Вонг.
И, ворвавшись в ворота студии, мы поехали, раздвигая толпу прибывающих людей, статистов и администраторов. Фриц Вонг направился прямиком под знак «Стоянка запрещена».
Я вышел из машины и спросил:
– Какая разница между зверинцем и зоопарком?
– Здесь, в зоопарке, за решеткой нас держат деньги. А там, в зверинце, болванов держат под замком их глупые мечты.
– Когда-то я был одним из них и мечтал оказаться по ту сторону, в стенах киностудии.
– Глупец. Теперь тебе уже отсюда не выбраться.
– Еще как выберусь. Я только что закончил новый сборник рассказов и пьесу. Мое имя будут помнить!
– Не стоило мне этого говорить. – Монокль Фрица блеснул. – Мое презрение может улетучиться.
– Насколько я знаю Фрица Вонга, через тридцать секунд оно вернется.
Фриц наблюдал, как я вытаскиваю из машины свой велосипед.
– Мне кажется, ты почти немец.
Я сел на велосипед.
– Ты меня оскорбляешь.
– Ты со всеми так разговариваешь?
– Нет, только с Фридрихом Великим, мне не нравятся его манеры, но я обожаю его фильмы.
Фриц Вонг вывинтил из глаза монокль и опустил в нагрудный карман рубашки – словно бросил монету, чтобы запустить какой-то внутренний автомат.
– Я наблюдал за тобой несколько дней, – нараспев произнес он. – Во время припадков безумия я читал твои рассказы. Ты не лишен таланта, а я мог бы отполировать его до блеска. Сейчас я работаю – помоги мне Бог – над совершенно безнадежной картиной об Иисусе Христе, Ироде Антипе и всех этих безмозглых апостолах. Предыдущий режиссер-алкаш, который не способен руководить даже детсадом, потратил на фильм девять миллионов долларов. Меня выбрали ликвидатором. Ты христианин, или как?
– Отступник.
– Отлично! Не удивляйся, если по моей милости тебя вышибут из твоего дурацкого сериала с динозаврами. Если сможешь помочь мне спасти от тлена этот ужастик про Христа, для тебя это будет ступенькой наверх. Принцип Лазаря! Если ты работаешь над дохлой курицей и выводишь ее вон из киношного склепа, то зарабатываешь очки. Я еще несколько дней понаблюдаю за тобой и почитаю, что ты пишешь. Появись сегодня ровно в час в студийной столовке. Ешь то, что ем я, говори, когда к тебе обращаются, понял, талантливый маленький ублюдок?