Голливудские дети

Он вышел из тюрьмы во вторник утром. Его переполняло озлобление, накопленное за семь лет.

Он выглядел на свои тридцать шесть лет. Бледное, исхудавшее лицо. Узкие, серые, как слюда, глаза и грубый шрам через правую щеку, оставшийся на память о карцере. Пяти футов восьми дюймов ростом, некогда Он был хилым, но в тюрьме у него было достаточно времени для работы над собой. Теперь Он был очень силен и обладал стальной мускулатурой.

Тюрьма многому

Никто. Ты никому не нужен.

Долгие семь лет быть запертым в клетке вдали от мира.

За семь лет даже здоровый человек лишится рассудка.

А что, если ты безумен с самого начала? И не показываешь этого, ибо эти недоноски не заслуживают того, чтобы им сказали правду.

Это его личное дело. Только его. И ярость его захлестнет всякого, кто попытается вытянуть из него правду.

Свобода – это неизвестность. Она чарует и искушает делать то, о чем Он мог лишь мечтать все эти годы за решеткой.

Первым делом – женщины. Безликие шлюхи, чье единственное назначение – исполнять его прихоти.

Он безжалостно использовал их и платил больше, чем они заслуживали, за то, без чего они и так не могут, ведь, платишь ты им, или нет, все бабы – шлюхи. Так учил его отец.

Насытившись ими. Он достал свой список и внимательно изучил его.

Этот список, занимавший убористо исписанный тетрадный листок, был единственной точкой опоры в его жизни. Без него Он не смог бы выжить. Он бы сдался. Повесился бы, как его первый сокамерник.

Список придавал ему сил. Это была цель.

Если эти недоноски из Голливуда думали, что больше не увидят его, они ошибались.

Ох, как они ошибались….

– Что за фильм!

– Необыкновенно!

– Джордан, приятель, это просто блеск!

Хвалили долго, эмоционально. Джордан Левитт упивался похвалами, стоя вместе со своей новой женой Ким (они были женаты шесть месяцев) у массивных дверей особняка в Бель-Эр. Они прощались с гостями.

Еженедельно в доме Левиттов устраивались обеды и частные просмотры кинофильмов. Сегодняшний вечер прошел, однако, торжественнее обычного – Джордан, ветеран в мире кинобизнеса, только что отснял свою последнюю ленту.

Ким сжала руку мужа, с восхищением глядя на него. Красота ее не была броской – мягкие светло-каштановые волосы, милое лицо, двадцать два года – меньше, чем единственной дочери Джордана.

– Им понравилось, – восхищенно прошептала Ким. – И мне тоже. О Джордан, ты такой умница!

Джордан улыбнулся своей молодой жене. Это был представительный мужчина, – выше шести футов [1] ростом с копной непослушных седых волос и резкими чертами загорелого, изрезанного морщинами лица. Вскоре ему должно было исполниться шестьдесят два года, но возраст только красил его. Этим Джордан походил на Клинта Иствуда.

– Никогда не знаешь заранее, – скромно сказал он.

– Я знала. – Ким не сводила с мужа глаз. – Это – несомненная удача.

Обняв Ким, он повел ее в дом:

– Что думают эти люди, не имеет значения, – пояснил он. – Все решит публика.

– Ты не просто умен, мы мудр, – промурлыкала Ким, вскинув голову и глядя на Джордана снизу вверх. – Хотела бы я иметь достаточно времени, чтобы записывать все, что ты говоришь. Ты так здраво мыслишь.

Джордан улыбался. Пока с ним рядом была такая женщина, как Ким, постоянно тешившая его самолюбие, он не переставал улыбаться.

– Ерунда.

– Скука!

– Я чуть не уснул.

– С этим Джордан явно пролетел.

С такими словами гости садились в дорогие машины, припаркованные на подъезде к дому Левитта.

Особенно выделялся голос Шарлин Винн Брукс. Пышная рыжеволосая кинозвезда тридцати пяти лет от роду, казалось, находила особое удовольствие, разбирая по косточкам фильм, снятый ее бывшим любовником.

Ее муж, Мак Брукс, режиссер, увенчанный «Оскаром», рассмеялся, садясь за руль их желтого «роллс-корниша». В сорок три года Мак был по-своему привлекателен – этакий рубаха-парень. У него были вьющиеся каштановые волосы и перебитый нос, красноречиво говорящий о былых днях – днях, когда Мак был боксером-любителем в Бруклине.

– Давай, детка, говори все, что думаешь, – подначивал он жену, поглаживая ее колено. – Выкладывай.

Шарлин захихикала:

– Ему снова нужен ты, дорогой.

– Только не я, – ответствовал Мак. – Джордан настоящий диктатор – либо все делается так, как хочет он, либо не делается вовсе. После того, как мы вместе сделали «Контракт», я решил с ним завязать.

– За «Контракт» ты получил «Оскара», – напомнила Шарлин. – И встретился со мной.

– Кажется, что-то припоминаю… Она вновь хихикнула:

– Какой ты наглец.

– Помнится, ты на меня и не глянула, ты была слишком занята этим мускулистым ублюдком, который таскался за тобой на все съемки.

– Мой тренер, – скромно вставила Шарлин.

– Моя задница, – огрызнулся он.

– А три года спустя, когда мы снова работали вместе, мы полюбили друг друга, – вздохнула она счастливо. – Разве не романтично?

– Да, да, да.

Не успели они отъехать от дома Левиттов, Шарлин придвинулась ближе к мужу и направила его руку себе под юбку. Юбка была от Валентино.