Голливудские жены
Шрифт:
— Почему? — Он взял себя в руки.
— Потому что ты мне не сын, Бадди. Усыновили тебя, когда ты был четырех дней от роду.
Он ушам своим не поверил.
— Усыновление не было законным, — спокойно продолжала она. — Мы купили тебя, заплатили деньги, потому что отчаянно хотели сына. Мне сказали, что детей иметь я никогда не смогу. — Она помолчала. — Но Брайана-то я родила, так что, как видишь, врачи ошибались.
Он просто не знал, как ему себя вести, что говорить. Столько мыслей,
— Кто я? — наконец спросил он.
— Меня не поставили в известность, — ответила она сухо, потом добавила:
— Я не чувствую, Бадди, что чем-то тебе обязана.
Десять лет назад ты счел нужным меня оставить. Давай-ка притворимся, что ты так и не вернулся.
Элейн приняла душ, потом записалась к парикмахеру. Пробовала привести дом в божеский вид, но уборщица из нее всегда была никудышная, так что она позвонила Лине и вежливо попросила ее вернуться.
— У меня другая работа, сеньора, — твердо заявила Лина.
— Но ты мне нужна, — настаивала Элейн, как будто их связывали особые узы. — Мистер Конти вернулся, а ты знаешь, как он расстроится, если тебя не будет.
— Может, подыщу вам кого другого.
— Не пойдет, Лина. Он захочет, чтобы здесь была ты, прямо в понедельник, с утра. Будь добра, не огорчай его.
Она решительно повесила трубку и налила себе чашечку кофе. Был минутный соблазн плеснуть туда капельку чего-нибудь, но прошел, как только она приняла во внимание свое новое положение. Росс вернулся. Надо держать марку.
Она позвонила Биби.
— Не угадаешь, — театрально заявила она, не обращая внимания, что они несколько недель не разговаривали.
— Что, пусик? — осведомилась Биби, с трудом скрывая досаду, что ее подловили.
— Мы с Россом опять вместе. Мне хотелось, чтобы ты узнала об этом первая.
— Как, вы вместе? — Удивление выплеснулось через край. — Вчера вечером он был с Джиной. Мне жаль, милочка, но ты ошибаешься.
— Биби, — твердо заявила Элейн, — я не дурочка. Вчера вечером он, возможно, и был с Джиной, а сегодня утром вернулся ко мне. Чтобы остаться.
— Ты уверена, пусик?
— Конечно, уверена.
У Биби потеплел голос. Она процветала на эксклюзивных сплетнях.
— А Джина куда делась?
— Как насчет обеда в понедельник? Тогда все и расскажу.
— Я занята в понедельник, но, наверное, все переиграю. Да, ради тебя, пусик, переиграю.
— Прекрасно. В час в «У Джимми»?
— В «У Джимми», милочка, такая скучища. Я подыскиваю новый ресторанчик, очень славный. Китайский. Моя секретарша позвонит тебе в понедельник утром и скажет адрес.
— Отлично. — Элейн повесила трубку
Ангель дождалась, когда горничная уйдет, и взялась за работу.
Появились «Лизоль», и «Аджакс», и щетки, и тряпки. Длинные светлые волосы она убрала с лица, завязала сзади и серьезно принялась за уборку квартиры Бадди — так, как следует. Основательно. А не так — плюнул, и готово дело. Она хочет, чтобы к его при, езду все блестело. И будет блестеть.
Тихо напевая, она начала с ванной.
Леон Розмонт подъехал к дому в Сан-Диего, как раз когда Бадди уходил. Случаются порой идеальные совпадения, и Леон, сам того не зная, оказался в нужное время в нужном месте. Опоздай он на пять минут — и упустил бы Бадди.
Они встретились на крыльце, у входа.
— Извините, — сказал Леон резким голосом. — Вы Бадди Хадсон?
Бадди не был настроен вести беседы. Мужик — типичный полицейский. Черт! Они залезли в архивы и хотят теперь доследовать это дело.
— Да. Но слушайте… я ошибся сегодня утром. Насочинял всякого, знаете ли.
Леон странно на него посмотрел.
— Что-что?
— Вчера вечером надрался со страшной силой, — объяснял Бадди. — Можете убрать архив. Я даже не помню, что нес.
Леон нахмурился.
— А что вы несли?
— Э… вы полицейский?
Леон показал удостоверение. Бадди взглянул на него мельком. Сейчас ему было нужно одно — вернуться к Ангель и вернуть в свою жизнь немного любви.
— Мы можем зайти в дом и поговорить? — спросил Леон.
Бадди показал на дом.
— Туда? Да вы что? Я там нужен как собаке пятая нога.
— Нам надо поговорить. И я хочу, чтобы ваша мать послушала, что я скажу.
— Она не моя мать, приятель.
— И об этом я тоже хочу поговорить.
И он снял пропитанную кровью одежду и бросил в стиральную машину.
И стер чернильную надпись со лба и черноту вокруг глаз.
И голый встал на колени перед плакатом и притронулся к твердости, которую ощущал.
И испытал оргазм, бился в экстазе.
И изумлялся, почему это его плакат безобразят слова «Кто он — Бадди Хадсон?»
— Мне пора, — объявил Росс.
— Я рада, что мы с тобой поболтали, — сказала Монтана. — Как знать… если я когда-нибудь верну права на «Людей улицы»… найду средства…
— Вспомнишь обо мне.
— Разумеется.
Он слез с высокого табурета и поцеловал ее в щеку.
— Ты леди что надо.
Она улыбнулась горестной улыбкой.
— Вот так и Нийл, бывало, говорил.
И стало ясно. Его лицо, выражение, облик присвоил себе самозванец и делает вид, что это он.
На него напало бешенство.