Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница

Коллинз Сьюзен

– Президент Сноу пообещал, что убьет тебя.

Он только приподнимает брови. Ни страха, ни изумления.

– А кого еще?

– Полный список мне не показывали. Однако все наши родные наверняка там есть.

Вроде подействовало. Гейл подходит ближе к печи, садится на корточки.

– И что можно сделать?

– Уже ничего.

Надо бы объясниться подробнее, но я не знаю с чего начать, поэтому просто сижу и хмуро смотрю на огонь.

Примерно через минуту Гейл нарушает молчание:

– Ладно,

спасибо, что предупредила.

Я уже собираюсь огрызнуться, но замечаю, как сверкают его глаза. Улыбаюсь – и ненавижу себя за это. Нашла время веселиться. Сначала обрушила на человека такое бремя…

– Знаешь, я кое-что придумала.

– Неужели? – Гейл швыряет перчатки мне на колени. – На. Не нужны мне подачки от твоего жениха.

– Пит – не жених. Это часть игры. И перчатки совсем не его, а Цинны.

– Тогда верни. – Он забирает и быстро натягивает перчатки, на пробу сгибает пальцы и одобрительно кивает: – Хоть умру с удобствами.

– Я бы на это не рассчитывала. Впрочем, ты же не представляешь себе, что произошло.

– Ну так выкладывай, – говорит Гейл.

И я начинаю с того самого вечера, когда перед коронацией Хеймитч предупредил, что мы с Питом впали в немилость у Капитолия. Рассказываю о том, как долго не находила себе места после возвращения, о внезапном приезде Сноу, выстрелах в Одиннадцатом дистрикте, о нарастающем беспокойстве зрителей, о помолвке, за которую мы ухватились, как за спасательную соломинку, и о немом ответе президента: этого недостаточно. Настало время платить по счетам.

Гейл выслушивает меня, ни разу не перебив. Во время рассказа он успевает спрятать перчатки в карман, достать из сумки еду и приготовить обед. Чистит яблоки, поджаривает хлеб с сыром, бросает в огонь каштаны. Я смотрю на его красивые ловкие пальцы. Все в шрамах, как у меня (прежде чем кожу очистили от любых отметин в Капитолии), но крепкие и умелые. Руки, которые добывают в шахте руду – и в то же время способны сплести почти невидимую ловушку. Руки, которым можно довериться.

Дойдя до места, когда наш поезд пустился в обратный путь, я делаю передышку, чтобы согреться горячим чаем.

– Ну и наломали вы дров, – произносит Гейл.

– Это еще не все…

– Погоди, дай передохнуть. Лучше сразу скажи: что ты задумала?

Я набираю в грудь воздуха.

– Давай убежим.

– Что? – От неожиданности он даже давится чаем.

– Бежим в леса, насовсем.

Его лицо – как бесстрастная маска. Сейчас назовет меня сумасбродкой, начнет смеяться… Я вскакиваю со стула, готовая спорить до посинения.

– Ты сам говорил: должно получиться! Тогда, перед Жатвой. Ты говорил…

Он делает шаг вперед – и мои ноги вдруг отрываются от земли. Комната стремительно кружится; я обнимаю Гейла за шею, чтобы удержаться. Он хохочет от счастья.

– Эй! – возмущаюсь я и тут же сама начинаю смеяться.

Гейл опускает меня, но руки разжать не спешит.

– Отлично, давай убежим.

– Серьезно? По-твоему, я не свихнулась? Ты правда со мной?

Словно гора с моих плеч свалилась. На плечи Гейла.

– По-моему, ты, конечно, свихнулась, но я с тобой. – Он говорит от души. – У нас получится. Непременно получится. Давай удерем навсегда, без оглядки!

– Уверен? Это ведь будет непросто, особенно с маленькими. Не хочу, чтобы через каких-то пять миль…

– Да, я уверен. Совершенно, непробиваемо, на все сто.

Гейл наклоняет голову, прижимается разгоряченным лбом к моему и привлекает меня к себе. Не только лицо – он весь пылает от близости печки. Закрыв глаза, я медленно растворяюсь в тепле. Вдыхаю запахи яблок и мокрой от снега куртки. Зимние запахи нашего прошлого, которое отобрали Голодные игры. Я не пытаюсь отстраниться. Зачем? И тут он, понизив голос, шепчет:

– Люблю тебя.

Ну вот, пожалуйста.

Почему так бывает? И ведь если бы знать заранее… Только что говорили с ним о побеге – и нате вам. С губ срывается самый дурацкий ответ:

– Я знаю.

Звучит ужасно. Дескать, понимаю, ты в этом не виноват, однако не вздумай чего-то ждать от меня.

Гейл отстраняется, я прижимаю его к себе.

– Да, знаю! И ты… тоже знаешь, как я к тебе отношусь.

Этого мало. Он разрывает наши объятия.

– Гейл, я не в состоянии думать сейчас о мужчинах. С той самой минуты, как Жатва выбрала Прим, все мои мысли пропитаны только страхом. Ни для чего другого просто нет места. Может, когда мы окажемся в безопасности, все будет иначе. Трудно сказать заранее.

– Ладно, посмотрим, – отвечает он, проглотив досаду и, отвернувшись к огню, достает каштаны с подпалинами. – Маму долго придется уговаривать.

Думаю, она не откажется от нашего плана. Но ощущение счастья уже улетучилось, уступив место привычной вежливой отстраненности.

– И мою. Я все ей растолкую. Объясню, что иначе нам конец.

– Она поймет. Мы с ней и Прим часто смотрели Голодные игры вместе. Мама тебе не откажет, – уверенно говорит Гейл.

– Надеюсь. – Похоже, в доме похолодало сразу на двадцать градусов. – Вот Хеймитч, тот крепкий орешек.

– Хеймитч? – Гейл отрывается от каштанов. – Он что, пойдет с нами?

– Иначе нельзя. Не могу же я бросить его и Пита, когда… – Меня прерывает громкий стон. – А что?

– Извини. Я не представлял, какой шумной компанией мы отправимся в бегство! – рявкает Гейл.

– Их запытают до смерти, лишь бы выяснить, где мы.

– А как же родные Пита? Они на побег не решатся. Скорее уж, побегут докладывать капитолийцам. Думаю, парню хватит ума это понять. А вдруг он захочет остаться?