Голос ангела
Шрифт:
– Наваждение какое-то, – бормотал краевед. – Всякое со мной случалось, но чтобы так глупо на улице обмишуриться? Но я его видел, точно видел! Жаль, что был один, плохо, что не оказалось рядом Регины или кого-нибудь из знакомых, кто мог бы подтвердить, что я не ошибся. А если это галлюцинация, видение? Такое иногда случается! Насмотрелся фотографий в почтовом отделении, вот мне и привиделось невесть что. Но нет, я не мог ошибиться. А куда же он делся? В переулке даже спрятаться негде. Не перемахнул же он через забор, не сиганул в форточку? Что-то здесь не так, начинается какая-то мистика, – Казимир Петрович
Он отыскал в шкафчике последнюю таблетку анальгина, проглотил, запив ее теплой водой, уселся в кресло, закрыл глаза. Затем резко повернулся и глянул в окно. Ему показалось, что за переплетом рамы, за заборчиком палисадника движется мужчина в сером плаще и широкополой шляпе. Но вновь разочарование – на подоконнике сидел воробей, маленький, невзрачный. Птичка перелетела на забор, тотчас вспорхнула и села на ветку клена, а на заборе появился рыжий соседский кот, Казимир Петрович иногда его подкармливал.
– Чтоб ты провалился! – пробурчал краевед, прижимаясь затылком к спинке кресла и давая себе зарок больше не поддаваться искушению.
Родители задержанных ребят, не найдя правды у милицейского начальства, добившись лишь короткого свидания со своими детьми, принялись, как водится в таких случаях, искать правду и помощь везде, где можно. Они побывали в редакции районной газеты, в исполкоме, у директора профтехучилища, встретились с преподавателями школы, выпускниками которой являлись их дети. Но все их старания были тщетны. Результаты дали лишь действия родного брата одного из задержанных – Романа Старикевича.
Парень, студент минского вуза, направился не к начальству, не к журналистам, полностью зависимым от городских властей, а к Игорю Богушу, своему доброму старому приятелю. И за чашкой кофе, за сигаретой рассказал все, что думает о городской милиции, о том, что там служат полные идиоты, что все признания из ребят выбиты с помощью силы и издевательств. Игорь Богуш записал эти откровения на магнитофон. Роман Старикевич вечерней электричкой уехал в Минск. А Игорь Богуш выдал вечером в эфир разговор со своим приятелем, добавив к нему свои комментарии и заключения о том, как работают местные сотрудники правоохранительных органов. Игорю Богушу в Борисове верили больше, чем центральному телевидению, справедливо полагая, что только посредством эфэм-станции можно узнать правду.
Услышали передачу и сотрудники милиции, и майор Брагин, и его шеф. Брагин после выступления Романа Старикевича минуты три грязно матерился, выкурил подряд две сигареты, нервно раздавил окурки в пепельнице.
– Что я вам говорил? – распекал майор двух сержантов. – Видите, к чему приводят ваши эсэсовские методы! Вы что, нормально разговаривать с подростками не умеете, чего руки распускаете?
– Так вы же сами, товарищ майор… – принялись оправдываться сержанты.
– Заткнитесь, идиоты! Набрали в органы всякого сброда, подставить меня хотите! Из Минска следователи в городе работают, а вы избили малолеток! Что, нельзя было без синяков их отметелить?
– Сопротивлялись.
– Не оправдываться! Сопротивлялись! Не могли они сопротивляться. Вы хотели, чтобы они вам признались, будто они попа замочили? Ну что мне с вами делать, пошли вон! – майор выгнал обоих сержантов из своего кабинета.
Сержанты покурили во дворе, посоветовались с друзьями. Милиционеры понимали, что, если майор Брагин не продержит подростков в обезьяннике еще пару дней, а выпустит завтра на свободу, возникнут неприятности. Родители поведут, детей в больницу или повезут в Минск, снимут побои, и вот тогда начнется настоящая головная боль.
– Этого козла слепого, – сказал один из сержантов, пряча сигарету в кулаке, – надо проучить. Он себе много позволяет. Мы его уже гоняли, а он не понял, продолжает вякать, эфир сплетнями засоряет.
– Да какие это сплетни! На хрена ты их бил?
– Как по-другому с этими отморозками разговаривать, они же наркоманы конченые?
– Ладно тебе, наркоманы.
Глава 16
Пока майор Брагин разбирался со своими подчиненными и пытался найти убийцу отца Михаила, а также тех, кто лишил жизни Кузьму Пацука и Стрельцова, на противоположном берегу реки, возле болота, трое людей в камуфляже копали ямы одну за другой. Они устали, им хотелось есть, спать, но Самсон Ильич был неумолим.
– Теперь здесь, – он отходил шагов на пятнадцать в сторону, втыкал лопату в землю. – Там засыпайте, идите здесь ройте.
И его помощники, в своем перепачканном землей камуфляже напоминавшие военнопленных, скрипя зубами, срезали дерн, плевали на кровавые мозоли, украсившие ладони. Охранники не были приучены к тяжелому физическому труду. Парни матерились, но копали. Самсон Ильич Лукин тоже не стоял в стороне, работал со злостью и прытью, которая и не снилась его помощникам. Ведь они не знали, что именно ищет Лукин, зачем рыть ямы в разных местах у болота, какова цель и что желает извлечь из недр их временный босс.
Охранники пытались расспросить Лукина, но тот лишь ругался, втыкая лопату в тяжелую землю:
– Копайте, сынки, копайте. Если повезет, богатыми отсюда уедете.
– А если нет, Самсон Ильич?
– Копай, твою мать, разговоры развели! До вечера еще далеко.
Лукин отходил в сторону, доставал карту Кузьмы Пацука, смотрел на нее. Он верил, что, пользуясь картой покойника, отыщет клад.
Три землекопа-старателя не знали, что они на болоте не одни. Прячась за кустами, за каждым их движением наблюдал широкоплечий дюжий мужик в старой телогрейке и высоких рыбацких сапогах. В руках мужик держал тяжелый ржавый топор. Его лицо с крупными чертами, с глубоко посаженными глазами оставалось непроницаемым. Он смотрел на пришельцев, прислушивался к шуму ветра, птичьим крикам, шороху травы.
Телогрейка, сапоги, серые штаны и грубое лицо были словно высечены из старого дуба. Фактура телогрейки походила на фактуру серой дубовой коры, тронутой мхом. Мужик с топором то исчезал на полчаса, то появлялся вновь, но уже в другом месте. Он смотрел на холмики черной земли, и его губы кривились. Он скреб широкую грудь, расстегнув пуговицы заношенной рубашки. На темной загорелой шее покачивался странный медальон на кожаном шнурке – почерневшая половинка то ли медали, то ли монеты.
Лодочник, которого наняли Лукин и его люди, должен был приплыть в восемь вечера, так условились. Деньги пообещали ему отдать лишь тогда, когда он отвезет их в город.