Голос ангела

Воронин Андрей Николаевич

В половине восьмого пасечник, прятавшийся в кустах, услышал треск лодочного мотора. Землекопы засобирались. Когда Лукин и его люди ушли и моторка вновь затарахтела, увозя землекопов в город, пасечник с топором в руках выбрался из густых зарослей и неторопливо направился к одной из ям.

Он шел, широко ступая, так, как идет хозяин по земле, которая по праву и по закону принадлежит лишь ему и никому другому, уверенный в том, что никто во всем мире не может посягать на его владения без его ведома.

Пасечник долго стоял на краю

широкой и глубокой, как могила на три гроба, ямы. Он смотрел в черную глубину ярко-синими глазами и при этом по-детски искренне улыбался. Ветер шевелил седые курчавые волосы.

– Выродки! – прошептал пасечник, толкая ногой ком черной земли в яму. Он наклонился, взял тяжелую сырую землю в руку, сжал пальцы. – Выродки! – уже проревел он, как разбуженный, разъяренный медведь. Взвесил слипшийся ком земли на ладони, резко швырнул его в яму. Вытерев о траву ладони, засунул топор за пояс и, обойдя все ямы, бесшумно – ни одна ветка не хрустнула под тяжелой ногой, даже трава не зашелестела – исчез, растворившись в густом олешнике.

Казимир Петрович Могилин исходил нетерпением. Ему необходимо было с кем-то поделиться открытиями и соображениями по поводу случившегося сегодня и произошедшего во время второй мировой войны. Он был буквально переполнен информацией. Могилин пошел к школе, чтобы поскорее увидеть дочь.

– Что случилось, папа?

– Родная, идем, я тебе все расскажу.

Регина уже готова была услышать очередную неприятную новость. Отец, держа ее за руку, словно она была школьницей, принялся быстро рассказывать:

– Ты не поверишь, родная, Эрих Цигель сегодня прислал письмо, и мои предположения подтвердились! Но не это главное, важно, что я видел сегодня человека в сером плаще.

– Кого именно, папа?

– Того самого, дочь, который руководил земляными работами.

– О чем ты говоришь…

– Пойдем быстрее, дома все объясню. Молодец Эрих Цигель, мне везет на хороших людей. То ли я такой везучий, то ли провидение само посылает мне их навстречу. И представь себе, с ними со всеми я встречаюсь исключительно на кладбище, вот что характерно!

Регина слушала отца рассеянно, ее мысли были заняты. Женщина размышляла о судьбе своих бывших учеников, оказавшихся в милицейском обезьяннике.

Фотографии, книги, рукописи, развязанные папки – все было разбросано в гостиной на круглом столе. Дочь краеведа не успела даже снять куртку, а Казимир Петрович уже схватил ее за руку и потащил в комнату:

– Ты сама все увидишь и поймешь, какой человек твой отец. Ты мне не веришь.

– С чего ты взял, что я тебе не верю? Дай хоть чаю попить, отец.

– Потом попьешь. Наука требует сосредоточенности и полнейшей отдачи.

– Папа, не морочь мне голову! Я голодная, у меня было шесть часов…

– Смотри, вот письмо, вот книги, вот карта.

Все абсолютно точно, проверено, я больше не сомневаюсь, – отец ткнул указательным пальцем в фотографию, затем приложил к ней увеличительное стекло

лупы. – Видишь штатского мужчину в шляпе?

– Вижу, ну и что?

– Я тебе рассказывал, если ты, конечно, не забыла, что руководил всеми работами в концентрационном лагере на противоположном берегу реки какой-то загадочный тип. Так вот он, этот тип, видишь его хорошо? Гнусное лицо, согласись?

– Неприятный товарищ.

– Какой он товарищ, он самый настоящий нацист, враг человечества!

– Хорошо, папа, ну и что из этого?

– Так вот, я его сегодня видел, все мои худшие подозрения подтверждаются. Мне никто не верил, что здесь немцы искали золото. Ни доты, ни окопы, ни рвы, ни траншеи они здесь не строили. В свое время еще при советской власти я ходил к начальству, ездил в Минск, доказывал, убеждал. Но мне никто не верил, они думали, что я – сумасшедший учитель истории, вообразивший невесть что. Отписки какие-то присылали, всякую чушь писали, возводили на меня напраслину, чуть в больницу не упекли. Ты еще тогда была маленькая, ничего этого не знаешь. Так вот, дочка, я этого человека сегодня видел в городе.

Регина взглянула вначале на фотографию, затем на отца:

– Папа, в своем ли ты уме?

– У меня болела голова, но сейчас она в полном порядке. Я готов поклясться, готов пройти проверку на детекторе лжи, что именно этого человека я видел на привокзальной улице, когда он шел навстречу.

– Что ты там делал? – спросила Регина.

– Ходил на почту, – бывший школьный учитель расхохотался. – Абсолютно банальное происшествие. Ты же знаешь, Регина, почти каждую неделю я бываю на почте – либо отправляю корреспонденцию, либо получаю. Сегодня пришло письмо от доктора Цигеля, я за ним пошел. Возвращаясь с почты, столкнулся с этим человеком, – Казимир Петрович убрал увеличительное стекло, затем опять приложил его к фотографии. – Посмотри на него, – он подал фотографию дочери.

Регине показалось, что отец безумен. И она, боясь озлобить отца, глядя ему в глаза, ласково произнесла:

– Папа, ты ошибаешься.

– Я ошибаюсь? – воскликнул краевед и ударил кулаком по столу так сильно, что папки с бумагами и фотографии сдвинулись со своих мест. – Нет, дорогая, ты меня можешь заподозрить во всем, кроме безумия. Память у твоего отца железная: если я человека увидел, то лицо надолго запомню. Это был тот самый человек из Берлина!

– Погоди, папа, успокойся, сядь.

– Зачем мне садиться? – Казимир Петрович нарезал круги вокруг стола.

Он держал руки за спиной и поведением напоминал дочери упрямого ученика-всезнайку, переубедить которого невозможно.

– Послушай, отец, – Регина решила пойти другим путем, воздействовать на отца не эмоциями, а логикой.

Она взяла в руку фотографию, и ей, как и отцу, показалось, что снимок обжигающе горячий. Женщина отбросила карточку и подула на пальцы.

Казимир Петрович испугался:

– Что случилось?