Голос ангела
Шрифт:
Вдруг Могилин резко остановился.
– Смотрите, – он поднял руку. – Видите, – он указал палкой на небольшую прогалину, – копают землю люди. А почему копают? Могу вам сказать: через неделю все это уйдет под воду, вот они и стараются, торопятся.
Трое мужчин в камуфляжной форме копали яму.
– Думаете, они археологи? – обратился Казимир Петрович к дочери и Холмогорову. – Могу вам точно сказать, ни открытого листа у них нет, ни даже образования, есть лишь надежда. Они думают, что им повезет и они выкопают сокровища Наполеона.
Трое искателей
– Добрый день, – сказал Казимир Петрович. – И вы надеетесь отыскать сокровища Наполеона?
– А что, нельзя? – Лукин стоял, широко расставив ноги, на краю ямы, лопату он держал, как держат меч.
– Признайтесь, ведь ничего не нашли? – обратился он к Лукину.
– Нет, не нашли, – сказал тот, скрежетнув зубами и деланно улыбнувшись. – А вы кто такие, грибники?
– Нет, просто гуляем.
– Возле болота?
– Скоро этой красоты не будет. Лукин смотрел не столько на краеведа, сколько на Холмогорова, смотрел пристально, исподлобья, изучая его. Этот человек показался ему странным: борода, волосы, собранные в пучок на затылке, черная одежда – все выдавало в нем неместного.
– Вижу, вы неместные. Из Минска, что ли, приехали? – спросил Казимир Петрович у Лукина.
– Нет.
– Из Смоленска?
– Опять не угадали.
– Мне все равно, откуда вы. И москвичи здесь копали, и ученые из Санкт-Петербурга, а повезло совсем другим людям.
– И как им повезло? – спросил Лукин, все так же исподлобья тяжелым взглядом меряя то Холмогорова, то Могилина.
– Клад нашли.
Лукин поднял голову, его взгляд встретился с взглядом Холмогорова. А Могилин продолжил:
– В прошлом году нашли клад варяга – триста монет, гирьки, меч.
– Монеты-то золотые? – спросил Лукин, сглатывая слюну.
– Нет, не золотые, серебряные, арабские, клад девятого века. Я с ними встречался, возили коллекцию в Эрмитаж, даже там таких монет не было.
– Где нашли? – спросил Лукин.
– Ясное дело, не здесь, не на этой поляне, а у деревни, где курганы.
– Тут есть курганы?
– Старые захоронения. Я сразу же сказал, что это не клад, а жертвоприношение.
– Вы уверены? – переспросил Холмогоров.
– Здесь проходил путь “из варяг в греки”, а у варягов, хоть они, в общем-то, дикие люди, был такой обычай. Не знаю, кому они жертвовали, возможно, Одину, своему богу, может, реке, может, земле. Скорее всего они богатого купца ограбили, а монеты, меч, гирьки – все бросили в воду. Потом русло реки изменилось, через тысячу лет клад оказался не в воде, а на земле. Вот его и отыскали.
– Может быть, – пробормотал Лукин. Он потерял интерес к этому безумному человеку, рассказывающему байки о долетописных временах. – А золото находили?
– При мне никто ничего не нашел. Если бы нашли, я бы знал, – Казимир Петрович подошел к краю ямы и заглянул вовнутрь. – Так, как вы ищете, навряд ли что-нибудь найдете.
– А как надо искать?
– Надо землю перебирать,
"Придурок!” – подумал Лукин.
– Вы хоть ямы потом закопайте, – обратился Казимир Петрович к незнакомым кладоискателям.
– Закопаем, – отрезал Лукин, берясь за черенок воткнутой в землю лопаты. – Обязательно закопаем.
– Сходим к пасеке, там места красивые. Слово “пасека”, ненароком оброненное Могилиным, заставило вздрогнуть и Холмогорова, и Лукина.
– Какая еще пасека? – спросил Самсон Ильич.
– Там, – повернувшись спиной к Лукину, сказал Могилин, – может, метров пятьсот, а может, чуть больше, есть старая пасека. Она на этом месте уже лет тридцать или сорок стоит. Бог вам в помощь.
– Всего доброго, – сказал Холмогоров, внимательно оглядывая Лукина и его людей.
Регина кивнула.
Кладоискатели ей не понравились. И вид у них был нездешний, и смотрели они недружелюбно. Хотя кто любит, когда ему мешают?
– Почему вы так спокойно отнеслись к тому, что они копают? Это же запрещено.
– Здесь бесполезно копать. Я, конечно, их расстраивать не стал, – продолжал философствовать Казимир Петрович, – нравится – пусть роют. Река здесь не протекала, я это знаю точно. По земле видно, и раньше здесь было болото, почти непроходимое. По нашим болотам ни зимой, ни летом не проедешь. За последние сто лет оно немного высохло, и тут можно ходить, а дальше – настоящая трясина. Подпрыгнешь, качнешь землю – трава зашевелится, и дерево метрах в пятнадцати или куст тоже задрожит, зашатается. Если туда провалишься, то все, никогда не выберешься. Мы в детстве пробовали болото измерить – бесполезно, пятиметровый шест целиком уходил в трясину.
Регина взяла Холмогорова под руку:
– Андрей Алексеевич, не нравятся мне эти люди.
– Мне они тоже несимпатичны, Регина, злые они, недобрые.
– Согласна.
Вскоре выбрались к пасеке. Два десятка домиков, когда-то ярких, теперь облупившихся, стояли под деревьями. Был здесь и навес, и небольшой дощатый сарайчик. Дверь в сарайчик была нараспашку. Редкие пчелы кружились над пасекой.
– А где же хозяин? – оглядываясь по сторонам, спросил Холмогоров.
Казимир Петрович заглянул в сарайчик и увидел две подставки.
– Хозяин, наверное, домики увозит, – догадался он, – знает, что на следующий год пасеку придется в другом месте ставить.
– Недоброе какое-то место, – произнесла Регина.
Тучи все плотнее затягивали небо. Неожиданно налетел ветер. Деревья заскрипели. Все трое поежились.
– Ну вот, наше путешествие подходит к концу, – сказал Казимир Петрович, вытягивая ладонь. Несколько капель упало ему на руку.
Холмогоров посмотрел в небо:
– Сейчас начнется дождь.
– Гроза будет, – сказал Казимир Петрович, – у меня кости болят. Пойдемте быстрее, может, успеем вернуться, а то мне вас жаль, у меня плащ с капюшоном, а вы промокнете и можете заболеть.