Голос сердца. Книга вторая
Шрифт:
Где, спрашивается, были его мозги? Если у него осталась хоть крупица разума, то ему надо бежать, как можно быстрее и не оглядываясь. Но как решиться на это? Ведь здесь его ребенок, его обожаемый сын. Но тогда, может быть, ему следует прислушаться к совету отца и без проволочек жениться на Карлотте? Защитить таким путем свое будущее и будущее своего сына. Ник застонал. Вот уже несколько месяцев он ходит вокруг да около, не решаясь взглянуть правде в глаза. Теперь истина открылась ему. Все дело в Карлотте, вот что ему мешает работать. Неожиданная, неприятная правда ошеломила его. Ник взволнованно запустил руку в свою шевелюру. Как же, ради всего святого, ему распутать этот узел!
41
Неожиданное озарение, когда человеку открывается неприятная, неприемлемая для него правда, прятавшаяся до того в дальнем уголке его сознания, всегда
Он был неудовлетворен своей теперешней жизнью, это ясно. Но признание этого неприятного факта само по себе не способно устранить причины неудовлетворенности. Он столкнулся с несколькими серьезными проблемами, каждая из которых, по крайней мере в данный момент, представлялась ему неразрешимой. Ясно одно: если он хочет продолжать писать, то ему следует сначала навести порядок в личной жизни. Заниматься обоими этими делами с равным успехом — выше человеческих сил.
Так или иначе, но открывшаяся Нику правда нанесла ему сокрушительный удар, и он только-только начинал приходить в себя после пережитого им потрясения. Постепенно до него стало доходить, что его работа всегда была и остается на первом месте и он обязан отмести в сторону все личные невзгоды, чтобы закончить свой роман. Самые незначительные помехи или препятствия отвлекают его, засоряют ему голову. Кроме того, ему всегда была свойственна способность излишне переживать и волноваться по пустякам. С годами она не только не ослабла, но даже усилилась, а всякое волнение всегда отрицательно сказывалось на его творчестве.
Прокрутив все это в голове еще раз, объективно оценив все обстоятельства, Ник решил приложить максимум усилий к тому, чтобы изолироваться от всех домашних дел и проблем, в первую очередь от Карлотты, и в спокойной обстановке довести работу над романом до конца. Его прошлый опыт подсказывал, что выполнить это решение будет весьма и весьма непросто. При необходимости он может даже согласиться на ее отъезд в Венесуэлу, но, конечно, при условии, что она поедет туда одна, без сына. Возможно также, что ему следует уехать из дома самому. Куда бы ему податься? «Че-Сара-Сара» — вот единственное место на свете, которое располагает к работе, где ему, и это проверено, хорошо писалось прежде. Но Виктор скоро собирается приехать в одну из своих нечастых деловых поездок в Нью-Йорк и думает остановиться у него, по крайней мере на месяц. Поэтому нет никакого смысла ехать сейчас к нему на ранчо и вообще уезжать куда бы то ни было. Ник не испытывал ни малейшего желания пропустить приезд Вика и пожертвовать тем временем, которое они могли бы провести вместе. Виктор Мейсон — один из немногих постоянных в его жизни людей. И теперь, почти после тридцати лет дружбы, они с ним оставались так же близки, как прежде если еще не ближе.
«Мне не остается ничего иного, как быть здесь и постараться превозмочь все трудности», — решил Ник и поднялся, чтобы подбросить полено в камин. Выпрямившись, он обратил внимание на то, что Таурелл над камином висит немного криво, и слегка поправил картину. Отступив на шаг, Ник склонил голову к плечу, чтобы проверить результаты своих усилий, и, удовлетворенный ими, вернулся в свое кресло. Его взгляд скользнул по полотну одного из самых любимых им современных художников, написанному в манере нового импрессионизма. На картине была изображена прелестная юная девушка, стоявшая посреди залитого солнцем сада в океане цветов, прикрывающих своими бутонами и листьями ее наготу. Утонченным колоритом, замечательной игрой света на теле девушки, своей пасторальностью она напоминала работы позднего Ренуара. Ник влюбился в эту картину с первого мгновения, как ее увидел. Воздушные пастельные тона, создаваемое ею приподнятое, солнечное настроение как нельзя лучше гармонировали с отделкой и обстановкой его гостиной. Ее стены Ник обтянул тканью с преобладанием кремовых, белых и песочных тонов, кое-где оживляемых легкими абрикосовыми, бледно-зелеными и голубыми мазками. Потемневшее от времени дерево старинной мебели и антиков, которые Ник собирал во время своих поездок в Европу, хорошо сочеталось со светлыми стенами, придавая гостиной традиционный вид. Но все же обстановка этой комнаты оставалась очень интимной, выдававшей его личный вкус, его собственные представления о комфорте и элегантности. Каждый, кто попадал сюда, сразу подмечал спокойную красоту гостиной.
Оторвав взгляд от картины, Ник приподнял серебряный георгианский кофейник, но тут же поставил его на место. Одолеваемый волнением, с новой силой охватившим его, Ник вскочил и, подчиняясь минутному порыву, решил пойти прогуляться. «Долгая прогулка прочистит мне мозги, — убеждал он сам себя, — и потом, у меня сейчас не то настроение, чтобы работать». Торопливо спустившись в прихожую, Ник достал из стенного шкафа кашемировое пальто верблюжьего цвета и шарф, оделся и просунул голову в дверь кухни. Перл и мисс Джессика, очень милая шотландка, служившая у них няней, сидели там, обложившись поваренными книгами, и увлеченно обсуждали кулинарные рецепты. Ник сказал им, что уходит на часок прогуляться, и вышел из дома. Он свернул на Мэдисон-авеню, но, прошагав всего два квартала до отеля «Карлайл», уже сожалел о своем опрометчивом решении. На улице стало еще холоднее, поднялся порывистый ледяной ветер. Налетая на Ника, порывы ветра развевали его волосы, обжигали лицо и заставляли слезиться глаза. Нырнув под козырек отеля, он взглянул на часы, раздумывая, стоит ли ему забежать выпить в бар «Бимелманс» или зайти в кафе «Карлайл» послушать Бобби Смита. Но Бобби сейчас уже, наверное, добрался до середины своего выступления, а потом, Ник забыл повязать галстук. Остановив подвернувшееся такси, он сказал водителю адрес ресторана «Илейн» на Второй авеню и уселся, глубоко засунув руки в карманы, чтобы согреться.
Когда пятью минутами позже Ник толкнул дверь ресторана, он с удовлетворением заметил, что бар не забит, как обычно, посетителями под завязку, и, бросив пальто на вешалку, проскользнул к стойке. Он заказал коньяк «Реми Мартин» и закурил сигарету. Илейн сразу заметила его и, помахав издали рукой, подошла поприветствовать Ника с обычными для нее теплотой и дружелюбием. Он поболтал с нею несколько минут, пока Илейн не позвали разбираться с каким-то делом в ресторане. Мягкий коньяк, аромат которого был особенно хорош в сочетании с душистым дымом сигареты, сразу согрел его, и Ник обрадовался тому, что вышел из дома и зашел сюда. Постепенно напряжение стало отпускать его, и он расслабился, наслаждаясь ощущениями живой жизни и своей связи с остальными людьми, которые давали ему шум и суета в ресторане.
Ник обхватил бокал с коньяком ладонями и впился в него взглядом. Много лет прошло с той поры, как он отчаялся обрести свое счастье. Впрочем, кто, черт побери, мог назвать себя счастливым в этом проклятом мире? Хорошо когда-то написала по этому поводу Колетт: «Счастье в том, что одна неприятность сменила другую». Но он все же надеялся, что теперь наконец он сумеет найти спокойствие и довольство жизнью. Боже, через несколько месяцев ему исполнится уже пятьдесят два. Как летит время! Оно протекло у него между пальцами, унеся с собой романтический идеализм молодости со всеми его мечтами и надеждами, оставив ему черепки разбитых вдребезги иллюзий и ожиданий, опустошение и неизбывную печаль. Да, годы прошли в погоне за недостижимыми звездами, каждый раз ускользавшими от него прежде, чем он успевал дотянуться до них.
— Никак, это Николас Латимер, мой единственный и неповторимый Никки?
Он быстро обернулся и увидел перед собой смеющееся лицо Эстел Морган. Соскользнув с высокого табурета, Ник пожал протянутую ему руку и, наклонившись, поцеловал Эстел в подставленную ею ему щеку.
— Привет, Эстел, — дружелюбно поздоровался с нею Ник. — Как поживаешь? Куда ты запропастилась?
— Живу ужасно. Ношусь по своему обыкновению туда-сюда в надежде подцепить что-нибудь интересное на кончик своего старого пера, — ответила Эстел, глядя на него со своим обычным обожанием, ничуть не ослабевшим за прошедшие годы. — А ты превосходно выглядишь, такой же красивый и очаровательный, как прежде, мой дорогой Никки.
— Сколько лет мы не виделись? — усмехнулся Ник. — Года два?
— Ты прав, мы не встречались с тех пор, как я брала у тебя интервью для «Сегодня». Я по-прежнему работаю в этом журнале. От твоей последней книги я в восторге и знаю, что сейчас ты где-то посередине работы над следующей.
— Так точно. Тяну свою лямку. Послушай, Эстел, могу я предложить тебе выпить со мной?
— Нет, благодарю, я подошла всего на минутку поболтать. Мы ужинаем вон там с приятелями.
Она кивнула в сторону столика прямо перед баром. Ник взглянул туда и заметил несколько знакомых лиц, чьих имен он не помнил: одного известного актера, французского режиссера, чьи фильмы вызывали споры в обществе, и бродвейского литературного агента, с которым был близко знаком. Ник поклоном приветствовал его и снова повернулся к Эстел.