Голос сердца
Шрифт:
Эмили развернулась, со слезами наблюдая за моим приступом безумия. Конечно, от ее внимательного взгляда не могли укрыться мои мысли, она понимала, к какому сценарию все идёт.
И тогда она выпалила, добивая меня контрольным выстрелом:
– Я беременна!
– Беременна?! – я остановился, прекратив дурацкие метания по кухне и, очевидно, побледнев.
В нашем депрессивном времени, где будущее не прослеживалось даже на день вперед, как можно обрадоваться появлению малыша? Это кошмар, трагедия и для родителей, и для ребенка.
– Беременна… -
Эмили помогла мне дойти до стула. Мы затеяли бестолковый спор о том, кто должен поесть. В моем понимании, беременной женщине еда была гораздо нужнее, в понимании Эмили я должен быть сыт, чтобы заработать и принести еще.
Пока мы пререкались, катая по столу паёк туда-сюда, я, разглядывая осунувшееся лицо любимой женщины, медленно «дозревал». Кажется, судьба не оставила мне никакого выхода. Прятаться дома, когда я мог сделать так, чтобы жена и ребенок ни в чем не нуждались - трусость и позор для сильного здорового мужчины. И, даже понимая, что стану пешкой в чуждой мне игре властных верхушек, я обязан был воспользоваться привилегиями, которые сулят женам солдата…
– Сколько?.. – нежно пробормотал я, прекратив разом споры о еде. Поймал любимую женщину за талию, подтянул к себе, ладонь приложил к животу, согревая еще не родившееся дитя, мальчика или девочку. Мне так хотелось быть уверенным, что ребенок родится, он заслуживал жизни, но не такой, какую влачат девять из десяти жителей умирающих городов, а нормальную жизнь, обеспеченную, достойную. Я не хотел рыдать на могиле жены, сгоревшей от истощения. Я мог спасти обоих от гибели.
– Почти три месяца… - ее голос превратился в шёпот. Она смотрела поверх моей головы, будто стыдилась того, что оказалась в положении.
– Почему мне не сказала? – Я рассердился, ведь тем самым она не позволила мне заботиться о ней. Лихорадочно припоминал, где объел, где не помог, не согрел вовремя, и злился на себя за это.
Эмили сглотнула, все еще пряча глаза. Ее тон, когда она заговорила, стал совсем безжизненным:
– Хотела прочувствовать, что это такое – быть матерью. Хоть недолго помечтать. Я знала, что когда узнаешь о беременности, ты примешь решение, которое мне не понравится: или уйдешь на фронт, что не устраивает меня… или потребуешь аборт, и мне придется с Ним расстаться, - она накрыла мою ладонь, теперь мы вместе грели нашего ребенка. А затем убийственно закончила: - Аборт еще успею сделать… плацента стоит бешеных денег, нам на полгода хватит…
– Ты что несешь?! – приходя в ужас от ее слов, заорал я и вскочил с места. Стул опрокинулся, Эмили отшатнулась, будто я собираюсь ее ударить, закрылась руками.
– Ты же понимаешь, что я права, - закричала она резким, сломанным голосом. – По-другому нам не выжить!
– Выжить! – ответил я грубо, сжимая кулаки. Моя ненависть к суровым испытаниям была настолько велика, что перед глазами заплясал огонь. Я не позволю жене и ребенку страдать, не позволю каким-то жалким техасцам уничтожить наш город.
– Ты не пойдешь на войну! – взревела Эми, испугавшись моей жесткой решимости. Ее губы задрожали, влажные глаза наполнились отчаянием. – Ты не бросишь меня одну.
Я мог бы многое сказать: и что у нас не осталось другого выхода, и что я давно собирался это сделать, просто тянул, ожидая подходящего случая, и что нет ничего важнее еще не родившегося ребенка, и что необходимо когда-то брать ситуацию в руки и формировать свое будущее, иначе его вообще не будет… но вместо тысячи слов я привлёк жену к груди, крепко обнял, чтобы она почувствовала себя хоть капельку защищённой. Так мы и стояли некоторое время, голодные, обречённые и отчаявшиеся.
– Я не хочу хоронить тебя, - плакала любимая, разрывая мне сердце. Сколько раз я ей уже клялся, что останусь в тылу? Десять? Двадцать? Не сдержал, получается, обещания.
– Этого не случится, - все, что мог теперь сказать. – Может, меня не отправят на передовую? Вторая и третья линия фронта не так опасны, - и тут же вспомнил, как теми же самыми словами отмахнулся от меня Джон Леон. И где он сейчас? Удалось ему осуществить задуманное?
– Себя не обманывай, - невольно повторила Эмили мой ответ Джону.
______________________________________________
Фронтовая граница где-то между Миссури и Иллинойсом, август 2570
Солнце нещадно палило в спину, и пучок высохшей травы, намотанный на голову, не спасал от адского пекла. Оставаясь на позиции, я периодически вытирал грязным рукавом пот с лица и шеи, мечтая о вечернем купании в бочке. Сжимая калаш, исступленно всматривался в дальний конец поля, но в мареве поднимающегося с потрескавшейся земли горячего воздуха не мог различить передвижение врага. А может техасские собаки, также как и мы разморённые беспощадной жарой, сделали перерыв?
Позади нас был город Эвансвилл, мы стояли насмерть. Причем в буквальном, к сожалению, смысле. Граница еще неделю назад находилась возле Провиденса, но наши линии обороны техасцы смели волна за волной. Будто беспомощные младенцы, солдаты наступательной армии Нью-Йорка, призванные освободить Провиденс и Мэдисонвилл, не только не добились поставленной цели, но бежали как трусы. Наша войсковая часть, последняя надежда Эвансвилла, встретила техасских собак массированным заградительным огнем, на время приостановив бойню. Увы, раненых не удалось спасти: поле, пролегающее между нашей линией обороны и техасской, обстреливалось слишком интенсивно. Ничего не сумев сделать, мы в отчаянии наблюдали, как не добравшиеся до родных окопов ньюйоркские солдаты медленно умирают от ран, потери крови и палящего солнца, как на вражеском конце поля живых забирают в плен, чтобы наверняка пытать. И знали, что тем временем техасские собаки группируют новые войска, чтобы смести последний защитный барьер и взять город.
Так мы сдавали города врагам. Ничего не могли поделать. Ввязавшись в войну, я стал со временем понимать страхи вернувшихся с передовой выживших солдат: техасцы в самом деле производили впечатление непобедимых воинов. И вскоре мне предстояло убедиться в этом лично, – первая и вторая линия фронта смяты, незаметно я оказался на передовой, и мне придется столкнуться лицом к лицу с неумолимо приближающейся смертью. Преодолеть слабость и страх, победить… или умереть, так и не увидев жену и ребенка.