Голос вождя
Шрифт:
Я действовал на рефлексе – ушел в прыжке с линии огня, падая за пень. Пистолет каким-то образом сам оказался в руке – помогли вколоченные за прошедший месяц рефлексы – я ведь в алкогольный загул ушел всего три дня назад, а перед тем в тир при оружейном магазине как на работу ходил, чтобы в форме быть. Да и здесь, в этом мире, тоже, можно сказать, изрядно увлекался практической стрельбой.
Краем глаза я заметил, как Света бухнулась на коленки, прячась за упавшим деревом и отклячивая очень аппетитную круглую попку. Нет – чудо что за женщина. Ни криков, ни истерики – а реакция мгновенная.
Упал
Фельдфебель дернулся, вскидывая руки и крутнувшись в неуклюжем фуэте. Солдатики же, похоже, были из недавнего пополнения, потому что промешкали, и я успел уложить еще двоих. Зато оставшаяся парочка открыла бешеный огонь, шпигуя пень винтовочными пулями, а после самый умный из этих двоих откатился, подбирая «МП-40», и выпустил в мою сторону длинную очередь.
Лишь только фриц сделал паузу в стрельбе, видимо, патроны закончились, я высунулся и послал в него несколько пуль веером – этот придурок не залег, а картинно стоял, опустившись на колено, со «Шмайссером» в руках и менял опустошенный магазин. Зигфрид задрипанный…
Три пули вошли ему в грудь, опрокидывая навзничь, но и меня не минула чаша сия – оставшийся в живых выстрелил и попал мне в левую руку. И кажется, сука, задел кость – было очень больно, я шипел и матерился, но тут этот истинный ариец, оставшийся в печальном одиночестве, привстал, задирая руки вверх, и прокричал:
– Шиссен зи нихт, их гебе ауф! [13]
– Нихт шайссен! [14] – ответил я ему.
Вот только брать пленных не входило в мои планы. Пуля разорвала немцу горло, хотя целился я в голову, – немудрено промахнуться, когда рука «гуляет» от боли в ране.
Поначалу мне показалось, что наступила полная тишина, но через пару секунд звук «включился» – с поля боя накатывались рев моторов, лязг гусениц и грохот взрывов. Я машинально сменил магазин и только после этого убрал в кобуру пистолет. Упираясь в землю здоровой рукой, приподнялся и огляделся – в зоне прямой видимости, ограниченной кустами и деревьями, живых врагов не наблюдалось. Кажется, первую атаку отбили…
13
Не стреляйте, я сдаюсь! (нем.)
14
Не срать! (нем.) Игра слов: не стрелять – нихт шиссен, не срать – нихт шайссен.
Светлана, по-прежнему стоя на коленях, подняла бледное лицо.
– Прости! – сказал я, подходя к ней, чтобы помочь встать. – Я-то уже привык, а вот для тебя это большой сюрприз.
– Кто это был? – Губы женщины дрожали, но вопрос она задала вполне твердым голосом.
– Немцы. Фашисты… – Я машинально пожал плечами и скривился от боли.
– Ты ранен! – воскликнула Света, цепко хватая меня за окровавленный рукав и поворачивая его, чтобы лучше видеть дырку от пули.
Я успел удивиться этому странному любопытству, но тут женщина огорошила меня еще больше.
– Огнестрел, сквозной, в плечо, – спокойно констатировала Света. – Аптечка в машине есть?
– В багажнике была.
Быстрым шагом, ковыляя по хвойному «ковру» в туфлях на высоком каблуке, она подошла к автомобилю. «Волга» уже хорошо разгорелась, и соваться внутрь было бы самоубийством. Но тут Светлана удивила меня в третий раз: подобрав свою сумочку, она достала из нее что-то очень похожее на небольшую косметичку, оказавшееся индпакетом, – по крайней мере там было два бинта, резиновый жгут, маленькие одноразовые шприцы и какие-то крохотные, миллилитров на десять, пузырьки.
– Удивлен? – заметила мою отвисшую челюсть эта таинственная женщина. – Не пугайся, я врач! И даже доктор медицинских наук. Так что первую помощь окажу вполне профессионально…
– Потом, Свет, – поморщился я, глянув на часы, – уходить надо. Одиннадцать уже!
– Никаких «потом»! – решительно отрезала женщина. – Ты про «правило золотого часа» слышал? Так вот, могу тебе сказать, что есть еще и «бриллиантовые минуты». Не дай бог заражение начнется, что, учитывая попавшие в рану клочья одежды, вполне реально, возись потом с тобой!
Чуть не силой посадив меня на истыканный пулями пенек, Света помогла снять изгвазданный пиджак, разрезала окровавленный рукав рубашки и оголила рану.
– Ну что, доктор, жить буду? – пошутил я, пытаясь улыбнуться – от боли сводило все тело.
– Жить будешь, – без улыбки ответила Света. – Пуля задела кость – это болезненно, но не смертельно. А сейчас потерпи, надо рану очистить…
Тут мне показалось, что стало вроде как полегче – когда она выковыривала что-то из раны небольшим пинцетом, «новая» боль перекрыла «старую». Но эта иллюзия довольно быстро развеялась.
– А как твоя фамилия? – спросил я, лишь бы немного отвлечься от «экзекуции».
– У меня некрасивая фамилия, – со вздохом ответила Светлана, капая на рану из маленького пузырька, – Сморкалова. А когда вышла замуж, стала Козулиной. Смешно?
– Да нет, не очень… – промямлил я. – Руки у тебя легкие! Долго еще?
– Почти все, сейчас забинтую, и готово.
Действительно, Света справилась очень быстро – минуты за три. В финале «добрый доктор» сделала мне два укола, после которых по телу разлилось тепло и в «дырке» перестало жечь.
– Хорошие у тебя колеса, товарищ доктор, сразу отпустило! – похвалил я.
– Это ты об уколах? – не сразу сообразила Света. – Там от столбняка и легкое обезболивающее, его даже грудным младенцам дают. Ну все, можешь вставать! А я пойду гляну, что там с этими… немцами.
– Зачем?! – снова поразился я.
– Вдруг там раненые…
– Это же… враги! – попытался я урезонить док-торицу.
– Не важно! – отмахнулась Света. – Я клятву Гиппократа давала.
– Погоди, вместе пойдем! – остановил я ее порыв. – А то вдруг там эти… раненые не так поймут и встретят медицинского работника выстрелом.