Голос вождя
Шрифт:
Лерман поперхнулся.
– С утра был жив!
– А после полудня?
– И после полудня тоже! – задумавшись буквально на несколько секунд, ответил Лерман. – Я слышал его голос по рации.
– Как мне с ним связаться? – нетерпеливо спросил я.
– Не знаю, – пожал плечами Лерман. – В эфире черт-те что творится, похоже, что не только мы «глушилки» используем, но и немцы свои включили. Но если судить по последним докладам с передовой, мы немцам врезали крепко. Гудериан отступает к Барановичам. О, я вижу, что вы ранены? Так вам в медсанбат надо!
– Товарищ… хм… старший лейтенант! – сказала Света
– Вы тоже ранены? – недоуменно воскликнул Лерман.
– К счастью – нет! Но я врач! Хирург!
– Доктор медицинских наук! – добавил я значительно.
– О-о! – впечатлился Лерман. – Конечно, конечно! Я вас лично провожу.
Еще бы он не хотел проводить такую кралю, мысленно рассмеялся я. А краля тем временем выставила непременное условие:
– Только дайте мне что-нибудь вместо этих ужасных туфель!
– А-а… – растерялся Лерман, словно ядовитых змей рассматривая ее заляпанные грязью остроносые кожаные туфельки на высокой шпильке. – Мы вам что-нибудь подберем!
– Подберите и мне, Анатолий Абрамович! – уже в спину уходящему гэбэшнику сказал я. Тот только кивнул, не оглядываясь.
Не прошло и четверти часа, как Лерман вернулся, притащив чистый, но явно ношенный и со следами штопки танкистский комбинезон. Когда-то, видимо, черный, но сейчас, после многочисленных стирок, практически светло-серого цвета. Следом за ним худенький боец внес огромные яловые сапоги, явно сорок шестого размера, и кусок ткани.
– Это мне в медсанбате вручили. Комбез хоть и не новый, но выстиранный! – объяснил гэбэшник. – А сапоги только такие были и сорок первого размера. Маленькие мы Светлане Алексеевне отдали, а эти вам.
Пока я переодевался, худенький красноармеец, достав складной нож, располовинил принесенную ткань и положил куски рядом со мной. Мне потребовалось почти пять секунд, чтобы догадаться – это портянки.
Штанины оказались коротковаты, но вкупе с сапогами – некритично. А верхняя часть комбинезона была даже несколько широковата, что мне понравилось – не люблю одежду в обтяжку. Сапоги, к моему удивлению, пришлись почти впору. Форменного ремня мне не принесли, и я застегнул на талии свой «тактический» пояс с пистолетом. Правда, за счет оливкового цвета он смотрелся несколько чужеродно, но лучше так, чем ходить расхристанным.
– Удалось связаться с комдивом! Генерал жив и почти здоров! – порадовал Лерман, критически оглядев мой новый облик и удовлетворенно кивнув.
– Что значит: почти? – немедленно взвился я.
– Легкое ранение, как он сам сказал! Товарищ Бат скоро вернется в расположение штаба.
– А как обстановка в целом?
– Мы победили, но у нас очень тяжелые потери. Генерал сказал, что немцы отступили на Столбцы, бросив раненых и всю поврежденную технику, но сохранили боеспособность. Попытка преследования была пресечена контратакой.
Я грустно кивнул. Чтобы разбить 2-ю Панцеркампфгруппу, усилий одной дивизии, даже гвардейской, даже такой, которую создал Бат, – мало. Тут впору танковой армией бить. Да только где ее взять?
Если верить той самой военной энциклопедии, Бату удалось ликвидировать прорыв немецких танков и прочего Вермахта, и это было максимально возможным успехом. Да, искусству войны нам еще учиться и учиться…
– Товарищ Дубинин, вы меня простите, но я вынужден
– Да я все понимаю, Анатолий Абрамович, – кивнул я. – Не буду бродить по расположению, здесь посижу.
Солнце в затянутом дымом небе начало ощутимо клониться к западному горизонту, когда с той стороны показалась обляпанная грязью полноприводная «эмка» и с заднего сиденья неуклюже выбрался, как медведь из берлоги, живой и визуально невредимый генерал-майор Владимир Петрович Бат.
У меня чуть сфинктеры не сработали от облегчения.
– Дубинка! – взревел Бат и набросился на меня.
– Батоныч! Осторожно, бегемот, меня в левую цапануло!
– И меня! Ровно в одиннадцать нуль-нуль! Я как раз на часы глянул, и тут – раз! – болванка в башню. И мне осколком брони по руке, как бритвой – ших! Ха-ха!
– Это надо же, а? И меня в одиннадцать! Только пулей.
– Это знак!
Расцепившись, мы с улыбкой посмотрели друг на друга.
– Виталя!
– Володька!
– А ты уже слышал, как мы им врезали?
– Я так даже и видел! Мы как раз на опушку леса вышли, а на поле прямо вторая «Прохоровка» шла!
– Погоди, кто это – мы?
– Я не один провалился! – усмехнулся я. – Я с… женщиной провалился.
– Опаньки, узнаю друга Виталю! – расхохотался Батоныч. – Познакомишь?
– Она сейчас в медсанбате.
– Ранена? – с тревогой в голосе спросил Володя.
– Нет, она врач. Сама вызвалась твоим медикам помочь.
– Молодец! – искренне похвалил Бат. – Пошли туда, мне все равно надо нормальную перевязку сделать, да и тебе не мешает повязку сменить.
Медсанбат находился метрах в пятистах от штаба. И зрелище представлял пугающее – все пространство вокруг двух больших палаток с красными крестами занимали сотни лежащих, сидящих и ковыляющих людей, замотанных в окровавленные бинты. И где в этом царстве скорби искать Светлану? К счастью, искать «фройляйн Сморкалову» не пришлось – женщина стояла возле входа в палатку. И тоже пугала своим видом – белый халат заляпан кровью так, словно его хозяюшка побывала на бойне. Впрочем, по сути, так оно и было. Мало того – между тонких пальчиков Света изящным жестом держала дымящуюся папиросу. И издалека было заметно – руки врача дрожат, горящий кончик папиросы скачет вверх-вниз.
– Ты ведь не куришь? – полуутвердительно-полувопросительно сказал я, когда мы подошли.
– Не курила… – устало ответила Света. – Но тут не то что закуришь – запьешь! Ты же видишь, что вокруг творится, – и все эти парни еще не прошли обработку. Мы не успеваем, зашиваемся… Я сделала восемь операций… Трое не выжили…
Одной затяжкой докурив папиросу, Сморкалова втоптала окурок в грязь под ногами и подняла на нас глаза.
– Это и есть твой друг? – Увидев Бата, женщина через силу улыбнулась. – Здравствуйте!